Роман в историях и картинках.

215 018 зн. ОГЛАВЛЕНИЕ.

1. НА ХУТОРЕ. 13 135 зн.
2. ТУЧИ. 795 зн.
3. МОСКОВСКИЕ МАГАЗИНЫ. 10 367 зн.
4. ПОЕЗД В НОЧИ. 1 160 зн.
5. РУЧНАЯ «ЗАТЯЖКА». 9 813 зн.
6. МОНОЛОГ КВАРТИРОСЪЁМЩИКА. 3 498 зн.
7. ХОЛОДНЫЙ ДОЖДЬ. 11 592 зн.
8. СНЕГ. 620 зн.
9. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. 17 173 зн.
10. ОПЯТЬ ОСЕНЬ. 775 зн.
11. ПЛАНЫ-«ЕРОПЛАНЫ». 11 711 зн.
12. ЗАПРАВКА. 3 173 зн.
13. ПЕРВЫЙ ЗИМНИЙ ВЕЧЕР. 1 841 зн.
14. СЛУЧАЙ. 7 301 зн.
15. НОСЫ. 1 462 зн.
16. В ГОСТЯХ. 10 876 зн.
17. В АВТОБУСЕ. 2 012 зн.
18. МАМА-РАБОТА. 8 174 зн.
19. ДОМОЙ. 1 147 зн.
20. И ТОГДА К НЕМУ ПОДОШЁЛ МИЛИЦИОНЕР… 4 711 зн.
21. В МЕТРО. 1 160 зн.
22. ДОМ (ЧЕРНОВИК). 25 274 зн.
23. ПРИВЫЧКА. 2 726 зн.
24. ГИПНОЗ. 15 498 зн.
25. ЯНКА. 2 049 зн.
26. ПОД КАБЛУК? 10 403 зн.
27. ОЖИДАНИЕ. 701 зн.
28. ПЕРЕЗАГРУЗКА. 7 252 зн.
29. ОТЦЫ, И ДЕТИ, И ШКОЛА. 2 718 зн.
30. ПЛЯЖНЫЕ ВЫЧИСЛЯЛКИ. 9 010 зн.
31. АРТУР-БАР. 1 677 зн.
32. СОНЭЧКИ. 4 643 зн.
ЭТО СОН? 5 963 зн.

13 155 зн. НА ХУТОРЕ.

Впереди облака пыли, урча и подвывая, катил «Пазик».
Грунтовая дорога тонула в море кукурузы, солнечная патока заливала мир. В салоне автобуса было как в сухой бане, отворённые люки в потолке не добавили прохлады. Створки задних дверей дребезжали и постукивали, под днищем пискляво скрежетало.
Пассажиры с пятнами подмышек тупо выглядывали в грязные стёкла. Пили противную тёплую воду из трёхлитровых банок, щипали буханки, и чистили варёные яйца, оставляя следы на белке.
Нависая над верхней ступенькой двери, заднюю площадку занимал картонный зелёный чемодан с никелированными уголками и замками. На нём сидели два мальчика. Малорослый Юра крутил крупной головой во всё стороны, Вася, без передних верхних зубов, сидел спокойнее. Стрижки у обоих - с сильно подобранными затылками и маленькими чубчиками.
Веселый Кот в сапогах выглядывал из Васиной книги. Уже третья с железнодорожного вокзала в Лубнах разложилась на коленях пятилетнего мальчика.
Смотрел на рисунок, быстро прочитывал страницу. Изредка морщил нос, поднимал затуманенные чтением глаза на окружающих, в окно, опять в книгу...
Одиннадцатилетнего Юру подмывало прыгнуть в проход между сиденьями. А ещё лучше – на помост мерно шумящего двигателя, под синей клеёнкой справа от шофёра. Выскочить и крикнуть:
- Смотрите, смотрите на моего брата, он читает с трёх лет! Это я научил!
Останавливало, что отец рядом. Ремень со своих штанов он снимал очень быстро.
Папе Андрею не нашлось свободного места, стоял возле мамы. Чисто выбритое, худое лицо с резкими морщинами на высоком лбу было словно придавлено - устал с дороги, или болел желудок.
Мама Надя устроилась на седушке над задним колесом, повыше. Невысокая, крепкая, рядом с женщинами в салоне выглядела худенькой. Модная причёска густых каштановых волос и светлое серое платье с рябью эмблем спартакиады - плывущими, бегущими, стреляющими человечками по всей ткани - очень шли ей. Карие глаза, легко прижмурившись, смотрели внутрь, словно вспоминала что-то хорошее.
Ловила ладонь мужа, поднимала глаза. И его взгляд становился мягче, морщины словно разглаживались.
А слева развалил живот усач с водянистыми зрачками навыкате – готовый Тарас Бульба, если ещё «оселедец» на круглом лысом затылке добавить. Поковырявшись задумчиво в носу, налил холодного кефира из термоса в крышку.
Она краснела дешёвой пластмассой, качалась перед мальчиком. А на сбитую коленку в струпьях и пятнах йода села зелёная муха.
Юра вспомнил папину науку и - р-раз! - ловко поймал горстью, чутко просунул палец. В ладони сухо хрустнуло, лапки перестали щекотаться.
Крышка же моталась рядом и будто дразнилась.
Воровато оглянулся, медленно вытянул зудящую руку. Комочек с крылышками плюхнулся в кефир.
Весь в ленивых мыслях, сосед чапнул крышку толстыми губами. Задумчиво пожевал муху, как хлебную крошку, ещё хлебнул.
Юра прыснул и уткнулся в колени. Через минуту огляделся блестящими от возбуждения глазами. Похоже, всё обошлось.
Однако и старушка неподалёку не дремала. Её птичья головка с жидкими седыми волосами и резинкой сзади дёрнулась в сторону родителей:
- А ваш старшенький бросил соседу муху в чашку!
Черты папиного лица вмиг заострились и стали чужими. Пальцы, с укороченным указательным на правой руке, сжались на никелированной трубе спинки так, что побелели костяшки.

Автобус высадил их у покосившейся таблички «Стряпши» и попылил дальше. На изгибе дороги за грязными кукурузными початками серое облако исчезло. Лишь унылое завывание двигателя было слышно ещё долго.
Стоять на неподвижной земле было непривычно, немного пошатывало. Рука отца упала на Юркино ухо, с детства растянутое и оттопыренное, как ручка кастрюли:
- Готовься!
Мама длинно посмотрела на мужа, старшего сына...
Понемногу разобрали вещи и потянулись цепочкой по узкой колее меж высоких кукурузных стен. Самый несчастный на свете, Юра поволок кошёлку с продуктами.
Через час впереди зазеленел деревьями, забелел низкими мазанками хутор. Мама уже бежала, летела по улочке среди густой листвы.
Навстречу шла Юрина и Васина прабабушка Ольга. Вытирая руки о подол и качаясь на ходу, искоса выглядывала на гостью. Была старушка чуть грузная снизу, из белого платка выглядывало вытянутое, морщинистое лицо.
Прадед Фёдор, из-за её спины, несмело улыбался и едва заметно тряс головой. Острый подбородок в седой щетине был выпячен вперед, тёмная рубашка свободно покрывала будто подростковую грудь. И бечёвка держала на узких клубах широкие брюки.
Прадед родился в тысяча восемьсот девяносто каком-то году, прабабушка была лишь на несколько лет моложе.
И, узнала. Хляпнула узкими сухими ладонями:
- Ой, На-дю! Нэвжэ!
Обнялись, заплакали...
Хутор был маленьким, на пяток дворов. Редкие камышовые, почерневшие крыши терялись среди роскошной зелени. Узкая мазанка бабушки имела неровные, чисто белёные стены и словно игрушечные окна. Задняя стена куталась от далёких зимних холодов вставшими под самый козырёк кровли сухими бунтами кукурузных бадылин. Рядом диковинным чумом высилась клуня - сарай из вязанок камыша. Подворье огораживал плетень из ивовых прутьев, на частых кольях разбрелись глиняные крынки.
И всё вокруг – яблони и груши, сливы и абрикосы, кусты картошки, густая высокая трава – ярко зеленело, как на глазах восставало из тучного чернозема.
За огородами озерцами раскинулись копанки. Было их, сколько и дворов - отсюда хозяева брали глину для обмазывания стен. Хорошая глина залегала неглубоко, и словно мыши погрызли ломоть луга. Копанки расползлись в ширину. Залитые дождевой водой, зарастали кувшинками и камышами, здесь было раздолье для ребятни, гусей и уток.
Крынки на плетне показались Юре не очень чистыми. Делом решил извиниться за муху в кефире. Да ещё на глаза попалась деревянная тачка, белеющая новой доской на боку. Как представил торжественный вывоз посуды, даже пискнул от возбуждения:
- Айда на копанку, помыемо бабушци горшкы!
Юра накладывал крынки, Вася потащил из сеней казан. За чёрным чугунным брюханом видны были лишь худые коленки и большая голова.
Крынки тарахтели, гремели на ухабах, казан солидно бомкал. Старший толкал тачку за ручки-оглобли, младший помогал сбоку. Вприпрыжку неслись к копанке:
- По дал-линам и по взгорьям шла дивиз-зия впер-рёд!
Мутно, глинисто заблестела вода. В ней купались лакированные листы кувшинок с жёлтыми бутонами цветков. Толстые вутки у берега загалдели, защёлкали приплюснутыми на конце красными клювами. Покачиваясь, быстро поплыли на другую сторону озерца.
Юре тёплая как чай вода была до колена, Вася подтянул шорты почти до пояса. Босые ноги медленно тонули в иле, приятно холодил ступни и щиколотки, продавливался меж пальцев.
Вася размазывал копоть от казана на животе, Юра взялся за посуду. Поболтал одну крынку, вторую…
Ничего в этом интересного не было. Оказались тёмными от возраста, а не грязными. Да ещё левое колесо повело в скользкой глине. Тачку перекосило, и бабушкино добро полетело в воду.
Дети сыпанули в стороны. Затем Юра попытался собрать посуду, но это надо каждую вылавливать! Скоро уже беззаботно прыгал с братом в прибрежной грязи.
Было очень весело, только Вася поскользнулся и упал на живот, в расколоченную, душно пахнущую жижу возле берега.
А тачка с поднятыми в небо ручками, как зенитка, обстреливала курчавые тучи.

Прячась за плетнями, Юра и Вася крались ко двору прабабушки. Её крики слышались издалека:
- А трясця його матэри, куды глечыкы подивалыся, дэ казан?
Мамина тётя Варка из соседнего двора доложила:
- Та наши хулиганы у копанку усэ повидвозылы!
Мокрый отец привез посуду обратно и кинулся в дом. Выскочил из мазанки с очень знакомым Юре, старым венгерским ремнём с бойскаутовским трехлистником на круглой пряжке. Что-то шепча злыми губами, забегал по двору в поисках старшего сына.
В конце огорода, среди широких листьев-лопат, развалились на солнце длинные туши тыкв, желтые с коричневыми полосками, и шоколадные мячики арбузов. На жесткой выгоревшей щётке после скошенной травы присели три стожка с сеном.
Юра спрятался за последним.
Отец поискал-поискал, дал подзатыльник Васе и скрылся в клуне, где ремонтировал старый дедушкин велосипед.
А Юре хотелось реветь в голос от обиды на судьбу, за постоянные соблазны: «Ну что я за дурак!» А ведь он совсем большой, перешёл в четвёртый класс.
Вот хотя бы сентябрьское происшествие. Тогда с соседом и одноклассником Фантой слепили из грязи «кремовый» торт. Удался настолько, что шестилетняя соседка Люба захотела отведать. Юре и тогда что-то нашёптывало: «Не трусь!» И тоже чувствовал - вылезет боком…
Сено терпко пахло клевером и щекотало лицо. Что-то шерохнуло внутри, из-под сморщенного листа подорожника прямо перед Юриным носом высунулась серая мордочка и круглые черные глазки. И - р-раз! - мгновенно исчезли.
Мальчик с азартом дёрнул клок сена. Мыши там уже не было. Ещё один. И ещё...
Прибежал Вася, уже вымытый, и весело присоединился.
О мышке забыли; со смехом и криками ребята бросались сеном во все стороны.
На шум прибежала мама. Последнего стожка в ряду, старательно уложенного прабабушкой и прадедушкой, уже не было; сено валялось по всему огороду.
Мама схватилась за голову и крикнула папе:
- Андрий, а иды сюда!
Юра бросился за защитой к прабабушке.
В мазанке - никого. В потолке прихожей чернел узкий люк, в нем заканчивалась лестница с блестящими сучками на отполированных перекладинах.
Судорожно охватывая их, гладкие и прохладные, вылетел наверх.
На искривлённых дубовых досках пола тускло желтели кучи кукурузных початков, развалились охапки сухого зверобоя, тысячелистника, репяшка. Здесь было темно и загадочно, и немного страшно. В голову полезли привидения, разбойники с огромными ножами… В таком интересном месте и полдня можно просидеть.
Вдруг кто-то закряхтел, завозился снизу. Лестница скрипнула, начала мерно попискивать, скользя вверх-вниз по чердачной доске. Медленно появился коротко остриженный седой затылок - в последнее время дед Фёдор едва ходил. Подслеповато, настороженно всмотрелся в угол.
- Дедушка! - позвал правнук.
Глухой дед не отреагировал. И тогда Юра обнял его сзади.
Тот сдавлено хрюкнул и исчез.
Бабушка Ольга и мама осматривали в прихожей банки с огурцами, вот ещё две оказались порчеными.
Испуганно поднимая головы на хриплый крик сверху, увидели летящие кирзовые ботинки, штанины... Тараща глаза и нелепо выставляя худой зад, дед Фёдор с грохотом ухнул по лестнице до самого низу.
А ещё, в тёмной дыре на потолке, увидели белое пятно - испуганное лицо Юры.

На этот раз он получил за всё – извивался, голосил под ремнём... Мама убежала в комнату, прабабушка тоже исчезла со двора. Только прадед грелся на солнышке, прижмурив впалые глаза и легко улыбаясь – он ничего не слышал.

Юра бездумно сидел на траве в кустах чёрной смородины. Щёки были мокрые, кожа сзади от лопаток и до щиколоток горела.
А вокруг всё было, как раньше. На янтарно-зелёном клейком листике смородины шевелил усами плоский рыжий жук, по ветке деловито взбирались муравьи, нитка паутины танцевала на лёгком ветру.
Понемногу приходил в себя.
Отец же после экзекуции сына спрятался в комнате и не выходил целый день; не зажёгся свет, и когда стемнело.
Обед и ужин в сухую погоду проходил под раскидистой яблоней с шелушащимися сучьями. Ели молча, посматривая на пустой стул рядом с дедушкой. На круглом столе из рассохшихся тёмных досок остыла папина тарелка с супом на обед, полкурицы и гречнёвая каша на ужин. Мама знала - звать бесполезно.
Отец появился во дворе лишь утром. Небритый и какой-то неприкаянный, невпопад отвечал на бабушкины вопросы. Старшего сына он в упор не видел.

На следующий день Юра и Вася с криками носились по хутору.
С начала улицы послышалось треньканье велосипедного звонка, ко двору деда Панаса подъехал молодой толстощёкий почтальон Коля. Картинно махнул ногой над блестящим кожаным седлом, перекрутил рыжую брезентовую сумку со спины на живот и скрылся в доме.
Велосипед остался у плетня. Новый, с серебристо-серой рамой и никелированным рулем, он словно дрожал от нетерпения поехать.
А Коля привез пенсию, и наверняка не будет торопиться. У деда такая крепкая самогонка, что даже прабабушка Ольга закатывала глаза.
Разве можно тут удержаться! Руки на чёрные резиновые ручки руля, оттолкнуться правой ногой, в седло... Вася с криком толкает сзади, быстрее, быстрее, вот и крутая горка за копанками. Если повезет, никто ничего не заметит. Когда почтальон выйдет на улицу, велосипед уже будет возле перелаза.
Н–н-нет!
Отворачиваясь от сверкающего солнечными зайчиками чуда, Юра безразлично проходит мимо.
Вася в удивлении раскрывает рот. Не замечая коряги в траве возле дороги, он во весь рост растягивается в пыли.
- Ги-ги, - заливается Юра, - ни дня без грязного и битого носа!
В руке сливовый прут, стряхивает с синих штанишек Васи пыль, бьет всё сильнее и сильнее. Подобрав клюку, тот начинает отмахиваться. Скоро ребята с криками наскакивают друг на друга и стучат прутьями, как шпагами в фильмах.
А солнце весело льется с неба, под лёгким ветром шелестит листва, времени некуда торопиться.

795 зн. ТУЧИ.

Май. Над Москвой гуляют дожди.
В небе мутно-серые облака с рваными лохматыми краями. Тяжело цепляясь за крыши, куда-то упорно плывут и плывут; безразличное ко всему движение бесконечно.
И вдруг… на сером и скучном своде, среди хмурых туч – неожиданный просвет! Он невероятно чист и ярок. Улучшается даже мутное настроение, ранее завязанное с угрюмостью окружающего. Как озеро-зеркало среди тёмных скал, в душе разгорается радость.
Небо все светлее. Последние отрепья тёмных облаков уплывают и растворяются в небесном безбрежии. Снова над миром веселые белые хлопья на пронзительной чистоте, солнечный свет заливает деревья, дома, людей.
Небесное настроение изменилось. Как и состояние души.

10 367 зн. МОСКОВСКИЕ МАГАЗИНЫ.

Поезд летел, стучал на стыках, убегал от звонков на сельских переездах. Каждое место нашло своего хозяина - харьковчане всё больше понимали смысл поездок в столицу в конце месяца.
Плацкартный вагон был забит под завязку. Пассажиры укладывали багаж, усаживались, знакомились с соседями. С получением постелей шум затихал; вновь появлялся, приглушённый, когда из сумок всплывали съестные припасы. Да едва слышно шипело вагонное радио: «Генеральный секретарь… Константин Устинович Черненко… о реформе школы…». Усатый проводник носился из конца в конец, пританцовывая на пляшущем полу со стаканами горячего чая в мельхиоровых подстаканниках. Дымящиеся, они занимали места на столиках, среди огурцов и помидоров, куриных ножек, поплавков яичек вкрутую.
Лишь Юрий и Наташа не торопились с перекусом. Ещё держались за руки, ещё не верили в счастье. Впервые целых три дня и четыре ночи – пускай две в поездах - вместе!
И снова Юра вырастал в собственных глазах. Всегда приятно было находиться рядом с Наташкой, видеть, как смотрят на неё мужчины. Или целовать в метро, на улице, когда гуляли по Харькову: «Вот какая у меня девушка!»
Только вчера вечером сидели на маленькой кухне Богатырёвых. Вжались между окном и небольшим столом, с облицовкой из белого жёсткого пластика. Мать с лёгкой улыбкой готовила тормозок в дорогу. Уже заканчивала с отбивными, когда вошёл отец. Протянул Юре руку, строго посмотрел из-под густых бровей:
- Могу я быть спокойным за дочь?
И, когда тот уверенно и солидно кивнул, согласился:
- Езжайте!

После второго курса Юра выкрутил себе в институте практику в подмосковное Ступино. Кровь из носу надо было научиться зарабатывать деньги, не забрасывая учёбу – родители не имели возможности помогать сыну. Дефицитные одежда и обувь, выбрасываемые в столичных магазинах в конце месяца и перепродаваемые в Харькове, могли решить денежные проблемы Юры.
Как только приехал на практику, занялся разведкой магазинов и гостиниц. Однажды спал даже на чердаке девятиэтажки возле универмага Москва, на картонках. Многолетняя пыль, забытые уборщиками рваные рукавицы, голубиный помёт…
Часто просился и в гостиницу Арена у метро Лужники. Пока в ней не попал в расширитель - огромный номер, в котором до двадцати постояльцев могли переночевать на раскладушках. И проблема ночлега исчезла. Нередко вселиться в нормальный номер не получалось:
- Сегодня мест нет!
Тогда Юрий использовал последний козырь:
- Извините, а в расширителе 4-5?
После чего, оплатив рубль пятьдесят, бежал к полученному койко-месту.

Наташка переживала - где приклонят голову. Он успокаивал:
- Скажем, что муж и жена, только не расписанные, - а у самого кошки на душе скребли.
Соседи по вагону с симпатией посматривали на молодых людей, одинаково кареглазых, с одинаковыми расслабленными улыбками, одинаково ушедших в свои мысли.
Юра вспоминал дом отдыха под Харьковом, куда поехал на зимнюю сессию своего третьего курса. Староста группы Сергей по прозвищу Ящик, его сосед по комнате и просто друг, вырвал в профкоме несколько путёвок.
Первый обед в столовой. «Кле-н-н-о-вый лист, кле-н-но-вый лист…» из радиоточки, бумажные ромашки в вазочках на столах и приподнятое настроение. Отдыхающие уже балагурили за столиками, когда с подносом вбежал опоздавший. И, неожиданно споткнулся, с громом-звоном разбитой посуды.
Всё загалдели, повскакивали со стульев. Только однокурсник Саша-киевлянин, за спиной которого всё произошло, не дёрнулся и не повернулся. В наконец-то наступившей тишине выдал:
- Да! Чуть не упало. Но если бы упало, обязательно бы разбилось.
Зал грохнул. Хохотали во весь голос, до слёз, до визга.
Похоже, в возбуждении от новой обстановки и новых лиц, ждали лишь повода.
В этом веселье Юра вдруг встретился взглядом с девушкой за соседним столиком. Худенькая, ровный носик, приятно пухловатые губы…
Вечером была дискотека, где он показал класс: танцевать Юрий любил и умел. Тем более – она рядом. Наташа, Наташка… Студентка, гимнастка и просто красавица. Да ещё со звучной фамилией – Богатырёва.
Знакомство прошло легко и свободно. Может, и потому, что - неожиданно для Юры - Наташе он тоже понравился. А ведь были в доме отдыха и другие парни, пытавшиеся увлечь её. Послала их всех, и даже высокого, видного киевлянина «Штаника» из параллельного потока. Парень, не привыкший к такому, тем более, из-за какого-то мелкого «западэнца», затаил обиду. Через два года устроит Юре почти дедовскую разборку в лагерях подо Львовом, перед госэкзаменом на звание лейтенанта.
…Наташа приходила в общежитие, выгоняли соседа, закрывались в комнате. Того, конечно, достало…
И вот однажды, когда поцелуи и обжимания в самом разгаре, стук в дверь. Юрий приоткрыл, настороженно выглядывая.
На пороге высокий блондин с веснушчатым лицом - Серега-сосед. Смущённо улыбаясь, втягивая голову в плечи:
- Извини, у тебя спичек нет?
- Нет! Ты же знаешь, второй год не курю!
Минут через десять снова стук. На пороге опять Серега Ящик:
- Юра, ты говорил, спичек нет. Бери, пользуйся!
Старая, бородатая шутка…
Скоро всё переменилось. Уже не она в общежитие - Юра приезжал к ней, в двухкомнатную квартиру двенадцатиэтажного дома на Героев Труда. Вкусные Наташкины котлеты с гречневой кашей, супы с яйцом, с фрикадельками...
Так что убеждение: «Жениться? Ни в коем случае, я ещё очень молод!» быстро перешло в сомнение: «А, может, и неплохо бы!?», затем в новое убеждение: «Да вообще чудесно будет!».
Даже старый Харьков с его серой архитектурой казался не таким угрюмым, как раньше.

О чём же думала Наташа? На вопрос не ответила, улыбнулась, сжала Юрину ладонь.
Выбрались в столицу за дефицитом, который выбрасывали в конце месяца.
С неохотой улеглись. До последнего Юра, свесившись со своей верхней полки, не отпускал руку девушки.
Вот и утро, потянулись за окном московские гаражи, гаражи, гаражи... Беспокойно потирая подбородок, начал:
- Наташ, но ты понимаешь, вещей надо купить много, а времени, чтобы успеть, мало?
- Да сто раз говорил. Не переживай, буду слушаться. Точно! – шутливо приставила руку к несуществующей фуражке Наташа.
Универмаг Москва на Ленинском. Уйма народу, очереди. За джинсами – в два этажа, забита лестница со всеми пролётами. Огромная очередь за куртками Аляска. Немаленькая - за вкуснейшим мороженым, толстым шариком пломбира в вафельном стаканчике.
Наташа уже в отделе чешской бижутерии:
- Я только на пять минут.
Минуты превратились в полчаса.
Выскочила радостная, вертя головой с серёжками в ушах - большие, полупрозрачные камни-капли, кофейные, под цвет глаз. А ещё длинные бусы в три нитки, усыпанные камешками малюсенькими, коричневыми, и белыми и черными. И перстень, с овальным камнем цвета серёжек, с загадочной глубиной внутри.
- Ну, как?!
Но Юра лишь недовольно хмурился, посматривая на часы:
- Наташа, мы ведь договаривались!
Улыбка сразу пропала, девушка опустила плечи, склонила голову...
Встали в хвост очереди за джинсами Райфл, через десять человек Юрий занял ещё раз, бегая туда и обратно. И ещё, уже разрывался между тремя местами. Купил вместе с Наташей, третий, четвертый раз…
В «Белграде» поймали кроссовки.
Юра всё мотался по очередям. Девушка послушно стояла, подходила на занятые места, послушно покупала. Изредка огрызалась:
- Всю Москву скупить хочешь?
- Если не заниматься ерундой, уже бы закончили!
- Ты что, не понимаешь, я никогда не видела таких магазинов!
- Ага, на экскурсию приехали!
- Спекулянт чёртов, тебе главное – выгоду не упустить!
- Легко обзывать, на папе-маменькиной шее сидючи! Не спросила, они согласны и меня взвалить? На кооператив нам собрали?
В метро на седушках уже в полуоборота, сердито отвернувшись друг от друга.

Сидел, прислушивался к себе, пытался понять – почему не так всё пошло, откуда раздражение, ссоры? Из-за тряпок, денег, которые не заработает? Да плевать на них! Решалось, как будут жить вместе. Получается, Наташка своенравнее, чем думал! Раньше даже представить не мог, что не будет слушаться.
Если Юрий приходил к какому-то решению – всё остальное побоку. Почему же другие так не могут?! Сама ведь хотела съездить за шмотками! Что же теперь – каждый в его семье будет делать всё, что только взбредёт в голову?!

Новые магазины – Прага, Лейпциг, Будапешт…
Разговор сквозь зубы. На улице ещё под руку, у обоих по большой сумке. Женщина наперерез:
- Квартира нужна?
- Да! – бросился навстречу Юра.
Ночь на диване, кое-как втиснутом в кухню, в комнате за стеной ещё клиенты.
- Наташка! Наташ!
- Отстань! Убери руки! Ты бы меня ещё избил в магазине, а вечером обниматься полез!
- Наташа, нельзя нам в Москве впустую время терять! Мы же договаривались – сначала покупки! Ну, Наташ!
Встал, пробрался к окну. Светились только редкие квартиры напротив. За их занавесками продолжалась загадочная, завидная жизнь обитателей города с дефицитом; почти небожителей. Маленькие отсюда, с десятого этажа, автомобили с включёнными фарами неторопливо бежали по проспекту.
На постели в полумраке молчание. Пролез обратно. Смотрел в тускло сереющий потолок, опять в окно, ворочался… Рядом под одеялом недвижная, неслышно дышащая Наташа. «Чужая… неужели совсем чужая?!»
Шевельнулась, прижалась:
- Спекулянтик ты мой. Давай спать. И диван скрипящий, и устала я очень, и вообще.

С утра опять магазины, очереди, скандалы…
Вторая ночь, последняя в Москве. Вызверилась:
- Даже не прикасайся!

Юрий был молод. Гораздо позже понял он, что любая другая девушка в этих магазинах будет непослушной, ни одна не останется равнодушной к покупкам.

Поезд Москва-Харьков летел в ночь. Ближе к середине плацкартного вагона парень и девушка на нижней полке. Сумки, набитые дефицитом, с трудом уместились под ней. Завтра же два помощника торговые агенты оба из Кривого Рога займутся ими. Володя - продажи в десятке, Женя - во второй общаге.
Сумка чуть поменьше – Наташкина. Как будут завидовать ей подруги!
Молодые люди сидели рядом, но уже не держались за руки, не смотрели друг на друга. А тени деревьев мелькали за окном и пропадали.
Как и семейное счастье, которое лишь пригрезилось...

1160 зн. ПОЕЗД В НОЧИ.

…Когда опаздывающий поезд гонит настолько, что столбы у дороги размазываются во мраке и выстреливаются назад, а составы свистящими ракетами с непрерывной полосой огненных окон проносятся мимо, приходит странное настроение. Настроение приподнятости, взбудораженности, нереальности этого сумасшедшего движения, этой летящей мимо и остающейся с тобой непонятной ночи переполняет душу. А свежесть стремительного воздуха, бьющий по ушам пронзительный рев встречных поездов обостряют чувства. Начинает казаться, что ты только что интуитивно постиг очень важную тайну, ты пока не понимаешь её, ещё не сформулировал, но она уже точно в тебе, и не надо её оттуда вытаскивать, и какое-то умиротворение от осознания этого, а поезд всё мчит и мчит вперёд и…
И куски ночных пейзажей, в которые не успеваешь всмотреться и понять. Один прекраснее другого, или так только видится - ещё не оценил, не восхитился, а он уже сгинул, упал в прошлое, быстрее...
Так и наша жизнь - мчит вперёд, несётся, пропадает в Ничто. И редкая красота, мелькнув на миг и удивив, исчезает, исчезает, исчезает…

9 813 зн. РУЧНАЯ «ЗАТЯЖКА».

Виталию Пасиченко, одному из лучших пилотов Закарпатья, посвящается.

Начальник дельтаклуба Володя Крамаренко в воскресение утром огорошил ребят:
- В горы не поедем, машину не дали. Полетаем с ровного поля.
- Да как взлетать без склона, если скорость отрыва дельтаплана - десять метров в секунду? - удивился Юрий.
Крамаренко мигнул светлыми ресницами:
- Увидите!

С недавних пор у Юрия появилась ещё одна страсть. Раньше это были только полёты. Но теперь…
Уже решил жениться по расчёту, раз по любви не получается. Хорошая семья, мать учительница, отец главный по строительству в совхозе. Да и Света…ну, вроде ничего. Договорились сходить на дискотеку, приехал ещё засветло. Сели в гостиной, на диване, под ковром с гуцульскими чёрно-красными узорами.
Послышался звонок, и на пороге появилась девушка. Леся, подруга хозяйки. Худенькая, с длинной косой, и глазами цвета горького шоколада, насмешливыми и такими… такими родными!
Света вышла во двор, покормить домашнюю живность, Юра и Леся разговорились. Сидели рядом, улыбались друг другу. Девушка с иронией заметила:
- Для своего возраста выглядишь очень молодо.
- Маленькая собачка всю жизнь щенок, – ответил Юра, теребя темные усы.
Леся почему-то вспомнила случай на школьной уборке свеклы. Когда девочки из их класса сложили клубни в кучу, а ботву оставили разбросанной на поле. Отец Юрия, тогда учитель труда, шутливо пожурил:
- Какие вы ленивые!
Всё промолчали, лишь язвительная Леся выдала:
- А вы не беспокойтесь, невестками вашими не будем.
…В тот вечер Юра понял, что влюбился.

Асфальтовое шоссе с частыми выбоинами почти повторяло очертания реки Тэрэсвы. Играя водоворотами, разрезала Дубовое надвое. Весь посёлок был зажат между двумя горными хребтами. Цеха, склады вертолётного завода и жилые пятиэтажки были в низине. Частные же дома, и крошечные яблонёвые сады, и лоскуты картофельных огородов не только теснились в узкой долине реки, но и карабкались по склонам.
Сейчас над Дубовым властвовали хмурые тучи. Стройными шеренгами наползали на вершину Витерны, у выезда на Усть-Черную.
Ветер был для полётов просто сказочный, метров семь в секунду, плотный и ровный. Листики приземистых слив и яблонь быстро-быстро трепетали, словно рвались лететь вдогонку за облаками. Но дрожание листьев напомнило Юрию флаттер - убийственную вибрацию крыла, похоронившую не один самолет.

По посёлку шла странная процессия. Впереди высокими тяжёлыми ботинками вышагивал Володя. За ним Игорь Гриценко, двухметровый, худой, как тычка для фасоли, и светловолосый крепыш Саша Перегоня, ростом чуть пониже. За веревку, словно санки, оба тянули объемистый мешок. Был на колёсах от детской коляски, под зелёным брезентом угадывались длинные трубы.
Вася Голубка, поглаживая залысины:
- И что я вижу, открывая балконную дверь Марички...
Юра, рядом, недовольно хмурил широкие брови. Историю о пьяном парне соседки он уже слышал. Да и предпочитал всё отрабатывать заранее: будь то езда на машине, которую с трудом осваивал в автошколе, или новые виды полётов.
Поле за заводским гаражом, между Дубовым и Калинами, тоже не понравилось. Было шириной метров тридцать; с одной стороны его ограничивали дорога за проволочным забором, с другой – бетонные столбы высоковольтной линии. Обидно, что в горных посёлках не найти ровной земли побольше.
Но, по большому счету, Юра плевать хотел на узкое поле, на столбы, даже на предчувствие. Ожидал полёт - чудо, которое не объяснить человеку не пробовавшему. И сейчас оно случится!
Когда собрали аппарат, Крамаренко объяснил:
- Взлёт – с ручной затяжкой. Пилота цепляем тросом, который пропустим через блок. По два человека на конце троса и на блоке, с тросом бежим на взлетающего, с блоком – в обратную сторону. По механике, помните, скорость удвоится. Штука полиспастом называется.
Основательный, коренастый, подчеркнул:
- При таком ветре легко взлетать. Но – слушай сюда! - трудно управлять, особенно тем, кто немного весит!
Левую руку Володи только вчера освободили от гипса. Первый полёт сегодня, разведку погоды, поручил Юре, который неплохо отлетал прошлые выходные.
Тот надел синий мотоциклетный шлем и поверх одежды подвеску - плотный брезентовый передник от шеи до колен. Но даже в лётной амуниции не выглядел крутым покорителем небес.
О полётах Юрий грезил с детства. В небе-то уж точно будет выше всех!
Однако, скоро узнал, что в большую авиацию не пройдет по зрению. Тогда, через выездную приёмную комиссию, поступил в самолетостроительный.
Новой проблемой стала его сельская школа.
- Ты с нами до первой сессии! – «по-доброму» говорили ребята из группы.
Но парень отличался упрямством. Почти перестав спать, учился, учился... Пока не получил диплом. На заводе Юрий был самым молодым начальником цеха.
А небо по-прежнему манило. От одной мысли о нем дрожали коленки. Летать на дельтаплане начал с первых дней работы в Дубовом. Полёты стали продолжением детских снов, где орлом-беркутом парил над горами. И – о Боже! – как Юра переживал каждый полёт!
Ты на склоне. Ты собран, готов к приключению. «Нюхаешь» ветер, ловишь плотный поток, и бросаешься в распахнувшийся пред тобой мир...

Соединенные альпинистским карабином лямки подвески закрепил под крылом. Поднял аппарат за трапецию, треугольник из труб.
Трос натянулся, Юру потащило вперед, два коротких шага…
Дельтаплан лёг на воздух, и земля ушла вниз. Подъем был каким-то механическим, словно в лифте, ничем не напоминая взлёт в горах.
Ветер плотно обнял аппарат, со свистящим и необычно громким, угрожающим шумом обтекая лавсановую обшивку. Ветер был настолько сильным, что дельтаплан вдруг показался беспомощным кленовым листом.
Перебрасывая руки с вертикальных труб трапеции на горизонтальную, ложась в подвеске, уже находился в сорока метрах над землёй. Дельтаплан сносило ветром к реке. Поле и высоковольтка остались слева, а лесополоса между Тэресвой и линией электропередач - прямо под Юрием.
Пилот управляет аппаратом с помощью веса своего тела, как при езде на велосипеде без рук - смещается по нижней перекладине трапеции влево или вправо. А ещё - ниже или выше груди, меняя высоту полёта.
Вот только поджать перекладину, или ручку, под себя, опустить нос дельтаплана не удавалось. Ещё немного, и с потерей скорости свалился бы в беспорядочное падение – штопор. Пришлось залезть в трапецию буквально с ногами, снова встав в подвеске. Медленно, будто нехотя, аппарат подчинился. Но тут увеличился крен вправо. Закинул тело в противоположную сторону, сдвинувшись по ручке на её самый левый край...

Крамаренко с беспокойством крутил пышный рыжий ус и матюгался. Поминал сильный ветер, Юрину тщедушность и медлительность. Руководителю полётов суждено переживать.
Ребята негромко переговаривались.
И вдруг... Все оцепенели - Юра спускался точно на высоковольтную линию!
Лицо Володи стало серым как цемент. Пред глазами встала картинка из прошлого - фонтан огненных брызг, и качающийся силуэт. Вася «Тепловозник» из Виноградова висит под проводами.
И мысли:
- Он остался жив... Висел в подвеске, пока плавились трубы... Но Вася зацепился крылом, не садился сверху!

Юра почти выровнял аппарат, когда черные нити снизу словно ударили по глазам - высоковольтка!
- Добавь крен! – взорвалось в голове.
Дернул трапецию, будто решил сломать дельтаплан прямо в воздухе. Правое плечо больно упечаталось в трубу, аппарат резко перевалился на правое крыло. Теряя высоту в скольжении, перемахнул через провода.
Ребята радостно завопили. Саша и Голубка выбросили вверх кулаки, у Гриценко показались слёзы.
Кроны лип и ив пронеслись метрах в десяти под Юрой. Сместился влево, снова выравнивая аппарат.
Перед любым манёвром зажимаешь ручку – скорость есть безопасность. Но, в шоковом состоянии, перестарался, бросил аппарат в пике.
Вода и камни словно выстрелили в лицо. Ещё миг, и с размаху…
В последний момент выжал перекладину на прямые руки, затем отпустил к груди.
Дельтаплан тяжко заскрипел трубами, гулко хлопнул парусом. Над самой водой перешёл в горизонтальный полёт.
Юрий принял посадочную стойку.
Вот и пляж, замелькали камни и трава, цепляя за ноги. Выбросил руки с трапецией вперед, пружинисто пошла вверх. Аппарат задрал нос и опустил Юру на землю. Гравий хрустнул под ботинками, мир обрёл покой.
Едва держась на ногах, отцепил карабин подвески, освободил тросы. Они щелкнули по камням, трапеция и мачта сложились. Аппарат раскинул крылья на берегу.
Юра сел на колючие камешки и откинул голову. Сердце колотилось, ноги стали ватными. Не хотелось думать о барахтанье вместе с дельтапланом в быстрой и холодной Тэрэсве, о высоковольтных проводах. Но сознание всё возвращалось к ним, к самому страшному:
- Ещё чуть...
А среди камней цветки одуванчиков – маленькие жёлтые ёжики. И кусты острой осоки, тонкие изящные травинки. И ласковое бормотание реки, и веселое солнце, выглянувшее из разрывов серого войлока. Даже ветхие домики возле дороги казались милыми и уютными.
Вспомнились и глаза Леси, ее улыбка.
Мир был прекрасен. Мир был потрясающий!
- Я живой. Живой! Боже, я живой! – вскочил, распахнул глаза, и вдохнул полной грудью, широко раскинув руки. Будто пытался обнять всё вокруг. Возбуждение только нарастало.
Игорь, и Вася, и Перегоня уже неслись вниз по реке, добежали до калинского моста. Рыбаки у бетонных опор клялись в один голос, что никого, ни живого, ни мертвого, вода не проносила.
Скоро ребята встали рядом с Крамаренко, возле высоковольтки.
Юра обнаружился на противоположном, низком берегу. Он носился по пляжу, прыгал, махал руками…
Горная вода негромко пела по камням, да чуть доносился от дороги шум проезжающих машин. Никто не решался окликнуть товарища.

3 498 зн. МОНОЛОГ КВАРТИРОСЪЁМЩИКА.

(первая Юрина публикация в прессе)

…Нет, чего там говорить, не понимаю я своих сослуживцев. Постоянно разговоры о квартирных проблемах: то соседи шумят, то вода на голову льётся, то свет или газ отключат. У нас же - абсолютно всё в норме.
Квартира какая? Однокомнатная у меня квартира - на четвёртом этаже, и планировка самая обычная. И семья обычная, не большая и не маленькая: сынишка, дочь, я с женой Люсей и фокстерьер Буля. И действительно хорошо всё, можете мне поверить.
Хотя, конечно, первое время были проблемы кой-какие. К примеру, соседи маленько глушили. Слева "доставали" музыкой, справа - машинкой печатной (впечатление было, что за стеной строительный молоток скорострельный днём и ночью работает). Сверху тоже случалось. Там гражданин верхний сосед гирей занимался. Гирей, а после гири - бегом. В общем, ничего соседи. Это всё стены - их и по проекту должны были не очень толстыми ставить. Видно, чтобы материала ещё на такую же "музыкальную шкатулку" хватило.
Нет, звукоизоляцию я не делал – нужный слой был бы такой толщины, что от комнаты осталась бы только половина. Я просто звукоуничтожители в каждую стену и потолок встроил. Не знаете, что такое звукоуничтожители? Ну, маленькие такие, на протоворезонансе.
Вода с потолка? Вначале и у нас бывало. Особенно когда сосед-спортсмен, что сверху, пол мыть начинает - бедняга всё ещё холостяк. Он сначала всё водой из тазика поливает. Да, сразу во всей квартире. Как он говорил: "Чтобы не носиться с ней десять раз". А затем помаленьку начинает собирать воду тряпкой. За час и заканчивает, если только футбол смотреть не садится. Так что и нам "поплавать" довелось. В последний раз моя Люся даже начала психовать. После чего я ей торжественно пообещал, что больше нам вода на голову литься не будет. А уж если пообещал… Потолки я обработал структурообменником. Вместо старого рыхлого бетона между нами и соседом сверху металлокерамическая сплошная плита появилась. Сейчас мы ничего не заметим, даже если сосед у себя и плавательный бассейн решит устроить.
Что там ещё - перебои с газом, водой, светом? Тоже было, но уже не будет. У меня в прихожей небольшой ящичек стоит. Энерговодоснабжатель при отключениях автоматически подает их сам, отбирая из… Не совсем представляю, из чего, но главное - он работает, и работает неплохо.
Как мы помещаемся в однокомнатной? Да очень просто - каждый из нас благодаря пространственнику в прихожей имеет свою комнату, в одном из соседних измерений. Входя в прихожую в нашем мире, нажимаешь кнопку на панели аппарата, и спокойно заходишь в дверь, уже своей комнаты. Да, собака тоже нажимает - носом. А я, как хозяин, в этом измерении комнату имею. Да и что я, параллельных миров не видел?
Еще очень часто говорят, что никогда квартира с сельским домом не сравнится. А я не согласен. Почему ж это не сравнится? О решении проблемы свободной площади я уже говорил, а насчет свежих овощей… У нас возле балкона тоже огородик есть. На антигравитационной платформе, и невидимый для окружающих. Тень от него? Там искривитель солнечных лучей имеется, так что никакой тени и быть не может.
Так что квартира хорошая. Нас, инопланетян, такие квартиры устраивают.

11 664 зн. ХОЛОДНЫЙ ДОЖДЬ.

- Ну что, совесть не мучает? – спросил с усмешкой Брынзяник, главный на заводе по безопасности труда. Был похож на толстого священника в гражданском костюме. Рядом с ним Юрий выглядел подростком.
Поймав удивление в глазах парня, пояснил:
- Ещё не слышал, что ли? «Крестник» твой, Петюня - умер! Замерз вчера пьяный на улице.
Нет проронив ни звука, Юра отвернулся. Неверным шагом направляясь к выходу из цеха, уже не слышал дальнейших слов Брынзяника. Уши словно закупорило. А через миг всё стало обостренно слышно, до звона в голове. И урчание электрокары на улице, и визг сверла, и тонкое дребезжание алюминиевого профиля по стальному столу, после удара правочного молотка.
Перед глазами встала последняя встреча с Петюней Магеем.
Цепляясь за гору Витерну, тучи низко ходили над посёлком и сыпали холодным дождем. Юра пытался прикрыться зонтиком, который неприглядно топорщился двумя голыми спицами. В очередной раз обещал себе, что натянет оторвавшуюся ткань. А ветер дергал зонт в разные стороны, пока не вывернул наизнанку. Прямо пред собой Юра увидел Магея.
Короткий мокрый пиджачок из когда-то синего кримплена прикрывал костлявые плечи. Вода текла по плешивой голове со странно покатым лбом, по детскому носу, по скошенному подбородку в кровавых струпьях. Оставляя розовые разводы на шее, ручейки убегали под грязный воротник рыжей рубашки.
Глаза его смотрели в никуда. Может, не узнал своего бывшего мастера? Или, всё уже было «по барабану»?
Петюня обошёл Юру, как обходят столб. Подволакивая ногу и чуть подпрыгивая, брел дальше по дороге. Вот тщедушная фигура стала вполовину меньше, вот совсем потерялась на фоне Витерны, похожей на огромную темно-зелёную копну.

Юрий, энергичный черноусый паренек, пришёл в пятый цех в начале весны. Был выпускником очень престижного в глухом Дубовом Харьковского авиационного института.
Только… можно ли назвать посёлок глухим, если в нем разместилось единственное на Украине вертолётное предприятие? Генеральный директор Подольский, ещё в бытность директором колхоза, заимел высокие связи и умудрился построить здесь машиностроительный завод. Который впоследствии и стал известным объединением.
Начальник цеха Лэспух Василь Василич, плотный, под метр восемьдесят, тоже имел усы, густые и широкие настолько, что закрывали даже нижнюю губу. Водил новичка по производству.
Друг за дружкой, по очереди и вразнобой, включались гидропрессы под левой стеной цеха. Сборщики лестниц щелкали клепальными пистолетами. Профильщики, широко размахивая большими алюминиевыми молотками, правили самолетные детали на массивных железных столах.
Приблизились и к этому - профильному - участку. Отныне Юра становился здесь мастером двух бригад.
Мелкий Магей подошёл одним из первых. Улыбаясь обезьяньим личиком, протянул узкую руку:
- Приветствуем новое начальство. Наконец-то и у нас свой мастер. Вот заживем!
Широкое лицо Лэспуха с большими, выпуклыми карими глазами перекосилось. А Петюня, странно высоким голосом, продолжил:
- Я, как бригадир первого участка, помогу.
Но как раз с Магеем проблем оказалось больше всего. И бригадиром никто не выбирал - сам повысил себя, зная, что не станут связываться. Везде и всюду затевал ссоры и разборки.
К тому же, Петюня болел эпилепсией. Вообще не имел права работать на производстве с быстрорежущими пилами, большими гидравлическими прессами, возле правочных железных столов с острыми углами. Теряя сознание во время припадка, не выбирал, куда упасть. А вдруг свалится на пилу, попадёт под пресс? Отвечать кому? Мастеру!

Юрий сходил в отдел по безопасности труда и профком, но дальше сочувствий дело не пошло. Тот же Брынзяник, который первым должен был настоять на «медицинском освидетельствовании и последующем увольнении» Магея, только ухмылялся. Говорил: «Совести у тебя нет, к больному человеку придираться». А когда мастер напечатал приказ с первым выговором, чтобы после второго и третьего уволить по статье, бумагу ни начальник цеха, ни его зам не визировали.
Сходил и на прием к Генеральному.
«Речь» Юра написал заранее, обдумал каждое слово, выучил наизусть. Но… когда, изредка запинаясь, говорить закончил, Подольский насупил седые брови. Почти двухметровый, нависая над посетителем, недовольно сказал: «Другие годами терпят, а ты, только пришёл, уже свои порядки заводишь».
Петюня тоже ощутил тревогу мастера. Был очень чувствительным человеком – оказывается, это свойственно эпилептикам. То и дело случались стычки. То мастер не так наряды закрыл, то излишне придрался к качеству.
Вот Юра за своим столом, который стоял просто в цеху, заполняет наряды. И вдруг… странное напряжение повисает в воздухе.
На него смотрит Магей. Тонкие, потрескавшиеся лиловые губы завёрнуты внутрь, подбородок напряжен, скулы выпячены. Жуткое безумие и неприязнь источаются из колючих глазок.

Юра уже встречался с эпилепсией. У одноклассника Игоря болезнь проявилась в армии. Ходил он очень медленно, берегся от падений, но лицо всегда было в струпьях и ссадинах. С болезнью стал лишь проще, добродушнее, хотя больше теперь жаловался на жизнь.
Магей же словно целый свет винил в своем несчастье. И его недолюбливали все, от начальника цеха до уборщицы. Люди едва не молились, чтобы Петюню уволили. Только начальники, большие и поменьше, старались самоустраниться. Как-то не по-божески выгонять с работы больного человека.
Жизнь в карпатских селениях могла бы показаться странной городскому жителю. В каждом доме на стенах висели иконы, церковные праздники строго соблюдались, работать в воскресенье считалось большим грехом. В этот день с утра каждый шёл в церковь – в Дубовом на двенадцать тысяч народа было четыре храма. Искренне верили, возможно, не все, но порядок блюли весьма придирчиво. Мужчины выпивали, супружеские измены тоже случались, главное было ходить на исповедь.
И, конечно, сплетни, пересуды… Люди боялись всего, что могло вызвать разговоры. В городе тебе, в общем-то, наплевать на соседа. Здесь же всем и до всего было дело. Толпа любила посудачить.
В истории с Петюней особенно незащищенным молодой мастер считал себя. Понимал, что Магей не виноват ни в болезни, ни в своем безобразном поведении. Но ведь Юрий и работники цеха в этом тоже не виноваты!
Петра необходимо было убрать из завода.
Зам генерального по кадрам Виталий Степанович, немолодой и очень представительный, бывший «кагебешник», симпатизировал Юре. Они часто и много разговаривали, Степаныч давал дельные советы. Рассказал, что Магея уже несколько раз пытались уволить за пьянку. Если запьет ещё раз, момент нельзя упускать.
Пришёл и понедельник, когда Петюня не вышел на работу. Вторник, среда… с каждым днем люди рассказывали мастеру - у того начался очередной запой.
Юрий составил бумагу, что Магея в рабочее время видели безобразно пьяным. Документ подписали все из бригады. Это было весьма необычно. Подпись под докладной, по сути, доносом, поставили люди богобоязненные и осторожные, никогда не подписывающиеся ни под какими докладными-«закладными».
В четверг перед обедом мастер вышел за ворота цеха. Рядом, возле хлебного магазина, уже волновалась очередь. Водитель сноровисто доставал проволочным крючком из глубины жестяной будки ящики с буханками. Скрипя по металлическим направляющим, лотки ползли всё ближе к дверкам и попадали в руки добровольных помощников. Домашнюю скотину кормили хлебом, его расхватывали прямо с машины.
Под гирей дверного противовеса Юра увидел Магея. Тот сразу отлип от деревянной обрешетки цеховых ворот и приблизился к мастеру. Словно и не было злобы и ругани между ними, протягивал руку. Заискивающе улыбался, показывая редкие прокуренные зубы:
- Проблема у меня большая. Кто поможет сейчас, был бы так благодарен!
Но такие его метаморфозы Юрий уже успел изучить. Петюня всегда становился очень хорошим, когда «прижимали хвост», и наглел, чуть только выкарабкивался.
Юрий старался говорить спокойно, хотя язык плохо слушался, отрицательно покачал головой. Магей глянул с ненавистью и исчез.
В пятницу было заседание профкома, где решался его вопрос. Вел собрание глава заводского союза Носа, кругленький и с вечно поднятым подбородком. Люди давно трепались о его продажах «левой» мебели, очередей на квартиры и автомобили.
Тяжело поднялся из-за стола:
- Почему вы четыре дня не были на работе?
Петюня уже знал о бумаге с подписями, рассказывать сказки о болезни не имело смысла. Считая, что в последних его проблемах виноват начальник цеха, начал:
- А вы скажите, как это Василь Василич дает ключ простому рабочему от своего кабинета?
- Тебя спрашивают о твоих нарушениях!
- А вы скажите, почему Лэспух в пятницу вечером закрывается со старшим мастером и замом?
Лицо главы профкома побагровело. Он хлопнул по столу тетрадью и, астматически задыхаясь, крикнул на весь кабинет:
- Вот теперь-то и я увидел, что ты такое! Закрой рот, зас-с-сранец!
Магея уволили.
Первое время люди в цеху недоуменно оглядывались – неужели возможна работа без скандалов и визга Петюни. Юре тоже не верилось.
Однако к хорошему быстро привыкаешь. Старые волнения забылись. Поговаривали, что Магей каждый день пьет, валяется на улице, часто падает в припадках. Но всё это было где-то там, далеко.
Год спустя Юрию предложили пост начальника восемнадцатого цеха. Согласился без раздумий - был уверен, что справится.
И тут известие о смерти…
Закрылся в кабинете. Были ещё нерешенные проблемы по работе, а с шести вечера и планерка у начальника производства. Но большая комната будто сузилась, стало тяжело дышать. Словно в кошмарном сне, повторяющемся из ночи в ночь, долго убивал кого-то. И, вдруг проснувшись, увидел, что убил на самом деле.
Оставил вместо себя старшего мастера, спотыкаясь, выбежал из завода. Осторожно выехал из парковки - красную «копейку» купил недавно и ездил пока не очень уверенно.
Вот и дом-общежитие, с гостиницей на первом этаже. На третьем у Юрия однокомнатная квартирка.
Напротив гостиницы, через дорогу – гастроном. В водочном отделе какое-то время тупо осматривал ряд бутылок. Сконцентрировался, взял с зелёной этикеткой, «андроповку», две.
Продавщица Рая, жена механика из четвертого цеха, выбила, завернула в бумагу, осторожно вручила. Бочком-бочком передвинулась к коллегам в продуктовый отдел. Удивленно и даже растерянно смотрели женщины на уходящего Юру. «Сарафанное радио» говорило - водку молодой начальник вообще не терпел.
Едва не зацепив лавочку, косо припарковал во дворе машину, долго поднимался по унылой бетонной лестнице с грязно-синими стенами. Коридор с однушками по обе стороны, дешевая фанерная дверь его квартиры - первая слева.
Открыл, швырнул куртку в комнату, прошёл на кухню. Кое-как порезал колбасу и белый хлеб, налил, посмотрел с отвращением. На водку в стакане, и, на просвет, на унылую ноябрьскую черноту горной гряды напротив.
Обожгло язык, горло, от ненавистного вкуса передернуло, внутри стало тепло. Стал закусывать, мало-помалу раскрошив хлеб по столу. Вторая пошла легче, третья…
Не так ли и Петюня запивал обиду? Когда лично он, Юра, устроил увольнение. И этим убил его. Курицу не мог зарезать, от крови хлопался, а вот…
Скоро всё пред глазами было в тумане. Наливал, выпивал, опять наливал. Голова уже словно кружилась, как пластинка, а воткнувшаяся в темя игла снимала один и тот же текст:
- Я убийца! Убийца!

620 зн. СНЕГ.

Увидишь это искрящееся белое чудо однажды утром - будто открытие совершишь. Даже единым мазком не напоминает оно вчерашнюю серость окружающего. Чудесный и безграничный мир словно только родился, он весь ещё чистый-чистый в звенящей, пронзительной свежести.
Сердце сожмёт, и сразу отпустит, холодно, торжественно станет на душе. И тело чужое и непонятное, и мысли странные и неопределённые. Вообще их нет, они потерялись перед белоснежным вселенским великолепием.
Лишь лёгкий мороз, ущипнув щёки, приведёт в чувство.
Значит – на самом деле!

17 200 зн. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.

День обещал быть потрясающим. И не только потому, что на безоблачном небе ярко светило солнце. Даже не потому, что сегодня Юрию стукнуло двадцать пять лет.
Потирая усы от волнения, то и дело посматривал на часы. И когда торопливо завтракал шестиглазой яичницей – чтобы больше энергии было, и когда всю дорогу порывался перейти на бег.
«Шестьдесят шестой» ГАЗ, «шишига», впрочем, тоже приехала рано.
Подтянулись и другие усачи, Володя и Виталик.
Невзирая на свои метр восемьдесят, Виталий Пасиченко казался неприметным – сероглазый, русоволосый, сутулящийся. Но как же он преображался в полёте! Виталик был пилот милостью Божью. Таких фортелей небо не простило бы никому другому. На спор зависал на тридцати метрах, отдавая вперед ручку - перекладину трапеции. С потерей подъемной силы аппарат начинал сваливаться. А Виталик - метаться по ручке: влево или вправо, вперед или назад. Балансируя, снижался вертикально, парашютировал до самой земли. Площадь дельтаплана около трети парашюта.
Такой фокус для любого другого пилота закончился бы штопором – беспорядочным, часто смертельным падением. Юра прочувствовал его на своей шкуре. Свалился в Велыкой Угольке с двадцати метров.

Володя Крамаренко был начальником дубовских «летунов». Близоруко всматриваясь в ключи, открыл обитую железом дверь. Здесь, в подвале жилой пятиэтажки, и разместился дельтаклуб.
Вынесли аппараты, завернутые в плотный зелёный брезент, и три мотоциклетных шлема. А ещё аптечку, и железный ящичек с инструментами, и запасные алюминиевые трубы - на всякий случай. Загрузили в фургон. Володя полез в кабину, Виталик и ребята – к аппаратам.

Юра лет с двенадцати видел себя пилотом. Вот самолет, да нет, сам головой вперед, косо вверх уходит в облака. Плотные, они холодят кожу лица и рук, скорость нарастает, выше, выше… Пряди туч струятся в холодном воздухе и тянутся следом. Солнце ослепляет глаза, на секунду прижмуриться... Белёсые клочья внизу сливаются в одеяло из снежной пены.
И опять сквозь тучи, только теперь к земле. По дуге, как по стеклянной чаше.

Чтобы стать летчиком, надо было подкачать сердце. Несколько лет тренировался, бегал по вечерам. Но в девятом классе вдруг понял, что не пройдет медкомиссию по зрению. Шок - путь в большую авиацию закрыт!
Появилась новая надежда – дельтаплан. Собирал из деревянных реек и простыней, чтобы вспорхнуть с горы Капона, в соседнем посёлке. Пока отец не обнаружил почти готовый аппарат.

Щёлкнуло в коробке передач, и машина остановилась. По одному спрыгивали с высокого порога в дорожную пыль. Прибыли на Малый Серпантин, триста метров над Дубовым.
Вдоль дороги росли клены и дикие сливы. На вершине склона жидкими островками остались лишь кусты молодой поросли. А вокруг - трава с белыми шариками одуванчиков и жёсткими стеблями зверобоя в мелких жёлтых цветках. Поднялась по щиколотку – скоро косить.
Сначала ребята отлетают на Большом Серпантине, с Кычеры, что километром дальше в горы и ощутимо выше Малого Серпантина. Сюда подтянутся к концу лётного дня. Притащат на себе собранные, готовые к полёту, тридцатикилограммовые аппараты. Всю дорогу ветер будет их вырывать из рук, или придавливать к земле - крыло в семнадцать квадратных метров удержать не просто. С Малого Серпантина дельтапланы унесут пилотов в посёлок.
Юра шёл впереди, расправив плечи. Сегодня это случится! Столько ждать встречи с небом, один на один, когда в полёте целых четверть часа! Быть готовым ещё год назад, доставать Володю… Вырвать обещание, что после полёта на точность приземления выпустит Юру с Кычеры. А дальше можно проситься и на Дубовое. При одной мысли об этом сердце билось в ребра.
Неделю ворочался в кровати до полуночи. Засыпал и просыпался с мыслью, как отлетать без замечаний. И… в Велыкой Угольке разбился. Волнение и помешало.
Отлежав дня четыре в райцентре, соврал докторам, что ничего не болит. Да и некогда разлёживаться, брата надо везти в МГУ поступать. Отпустили.
Но без слухов о побеге из больницы после воздушной аварии не обошлось. Только вернулся из Москвы, мама вдруг, очень горестно, спросила:
- Юрчыку, а в тэбэ голова не болыть?..
С этого момента увлечение дельтапланом придется держать в тайне.

Вскоре продолжил летать. Но уже были опасения и сопротивление начальника клуба. Стоило ли говорить Юрию, что не помнит момента удара? Не отключился ли от ужаса, когда земля вдруг вспухла навстречу?
Позже эта откровенность закроет перед ним небо.
Много раз ещё поднимется над Дубовым. Будут и потрясающие - совершенно недопустимые - полёты на Капоне в штормовой ветер, перед грозой.
Только позже, испытывая новый аппарат, опять попадёт в штопор. Юрий очень, очень любил летать, и чтобы подольше в воздухе! А это полёт на критических углах атаки, с поднятым «носом», когда еще чуть, и сваливание. Свой-то дельтаплан Юра чувствовал, а тут – новый. Всего лишь - ручку ближе к груди, скорости побольше!
Было невысоко - не увидеть, пытался ли бороться. Но Володя заявит: «Ты не управлял аппаратом, снова потерял сознание в воздухе, в моем дельтаклубе летать не будешь!»…
Года через два случится встреча с врачом авиационного полка МИГ-29 из Мукачево. Тот и скажет, что дело не в отключке. От сильного удара по голове часть событий стирается из памяти.
Но всё это будет потом, много позже.

Самодовольно хмыкнул - за целый год Крамаренко не к чему было придраться. С Кичеры Юра уже слетал пару раз, вечером – на Дубовое!
- Да, пока без аппаратов, - появился Володя со стороны кабины, - проработаем маршрут полёта, действия над поселком.
И добавил, глядя в сторону:
- Это на всякий случай. Сегодня полетаешь на Большом. А уже на следующий раз…
Юрия словно оглушило. Пряча слёзы, уцепился в рукав самострочного брезентового комбинезона начальника:
- Володя, ты обещал! И на мой день рождения так меня обломаешь?
- Я ещё не уверен в тебе. Давай пока не на село. От приурочивания к датам ничего хорошего не получалось. И от торопливости. Помнишь, как Максимович поспешил?
Юра помнил.
Не освоив дельтаплан на малых высотах, тот без разрешения пошёл с Кычеры, со ста пятидесяти метров. Оторвался нормально, эмоции – не передать словами. Раньше взлетал максимум с двадцати, небольшие подлеты. Неожиданно крен, надо парировать. А тут ни умения, ни выдержки, глаза размером с чашки. Да ещё перед ударом не сгруппировался. Встретил землю прямыми руками, намертво вцепившимися в трубы трапеции.
Аппарат - вдребезги, у Максимовича - двойной винтовой перелом. Больше трёх лет прошло, но руки в локтях полностью не разгибались.

Все пошли вперёд, Юра плёлся сзади. Вышли на поляну, точку старта. Гора здесь круто устремлялась к посёлку.
Дергая рыжий ус, Крамаренко продолжил:
- Бывали случаи, когда с Кычеры хватало высоты сюда долететь. Тогда на подлёте прижаться сбоку к склону – воздух у земли поплотнее, поддержит. Над пригорком же повернуть левее и лететь на Дубовое.
Поднял указательный палец:
- И – обязательно! - идти над совхозным садиком, над трубой кочегарки! Если высота меньше ещё двух труб, срочно на посадку.
Ткнул вперед-вниз:
- Место только на картофельном поле, с правой стороны садика. Лететь слева кочегарки, обойти на сто восемьдесят и садиться.
Юрий понемногу приходил в себя. Вгляделся в железный карандаш трубы, возле лоскута яркой зелени. Чуть ближе виднелась линия высоковольтных проводов.
Поёжился, вспомнив начало сентября. Тогда первым взлетел Саня Сильченко. И полёты закончились.
При старте с Малого Серпантина Саня потерял высоту. Долететь до пляжа не стоило и пытаться. Даже на эту картошку зашёл напрямую, через высоковольтку. На страшные черные нити, казалось, даже за полтора километра потрескивающие от десятков тысяч вольт.
Сильченко взял ручку на себя, в пикировании пронырнул под проводами. И благополучно сел, как раз на это поле.
Хотя, можно было и отвернуть на крону дерева погуще. Володя и Виталик уже попробовали, когда не оставалось другого выхода. Садиться ничего, но хороший расчёт нужен. Да и дельтаплан долго снимать приходится.
Юра вдруг поймал взгляд Пасиченко. Тот ещё и подмигнул с хитрой улыбкой.
Снова в машину, через пять минут были на Большом Серпантине.
В тот момент у Юры и появилась интересная мысль...

Гору с Малым Серпантином соединял плоский гребень. Дорога по нему, посреди узкого незасеянного поля, сверху виделась тонкой лентой.
Быстро собрали дельтапланы. «Колокол» из прозрачно-белой стеклоткани, напоминающий длинный колпак Буратино, показывал ровный ветер. Изредка конец колокола рыскал и извивался, словно хвост змеи.
Но Юрию нужен идеальный ветер, очень плотный и мощный! И он вполне мог усилиться, стоило потянуть время.
Первым пошёл Виталик - разведчиком погоды берут самого опытного. Надел поверх одежды брезентовый передник от шеи до колен - подвеску, пристегнул её карабин под крылом. Пригладил густые, с проседью усы и легко взлетел.
Вот грязно-рыжий аппарат сделал левый поворот, выровнялся, вот и разворот направо. Несколько раз повторил - «погалсировал», прижимаясь к Кычере. Потом накренился, уводя дельтаплан на гребень. Над деревянной хижиной, которая отсюда казалась игрушечной.
Когда вот так нарезаешь развороты, да рядом с горой… Плотный воздух возле склона, или «экран», здорово поддерживает. Летишь почти без снижения, теряя высоту лишь в манёвре. Галсирование очень красиво смотрится, но и очень опасно – каждый поворот, на сто восемьдесят, и выход из него, должны быть филигранными. Иначе далеко отлетишь от горы, и тогда срочно ищи место для посадки. Или - легко в эту гору врезаться.
Вспомнилось прошлогоднее приключение Саши Перегони.
Увлёкшись галсированием, тот не почувствовал высоту, после которой надо убегать на гребень с дорогой. Поздно отошёл от Кычеры, сильно просадило над ущельем. Ещё немного, и пришлось бы Сашу снимать с крыши той хижины. Слава Богу, уже с ущелья развернулся в сторону гребня и приземлился на кусты кленовой поросли.
Всё дальше улетал Виталик, всё меньше становилось узкое крыло. Ещё через минуту замерло на дороге.
Володя вопросительно глянул на Юрия:
- Наверное, я пойду. А ты - после доклада Пасиченко о погоде, когда поднимемся.
Как бы недовольно нахмурившись, Юра отстегнулся от нового «Атласа». Коренастый Крамаренко, часто-часто топая тяжёлыми башмаками с нелепыми резиновыми задниками, разбежался и оторвался от склона. Летел ровно, хоть и без изящества Виталика. Всё было в пределах правил и надёжно.
Приземлился рядом с ним.

…Потрясающая всё-таки штука - полёт! Опыт человека, привыкшего чувствовать опору под ногами, вопит в воздухе: упадёшь, разобьешься! И чем больше высота, тем страшнее встреча с землей. Но падение – чудесно, удивительно - не случается, ты летишь, летишь... Этот подарок судьбы и техники, эта магия восхищает, возбуждает, делает избранным.
Только, вспоминалась и семидесятиметровая Капона в Русском Поле. По легенде, ее посреди равнины вручную насыпали крепостные, здесь местный феодал собирался построить замок. В советское время густыми кустами лещины на боку написали слово «Мир», проглядывалось за несколько километров, с автодороги «Мукачево-Ивано-Франковск».
Макушка горы увенчана памятным камнем. И надпись на блестящей табличке: «С этой вершины ушёл в последний полёт один из лучших пилотов Закарпатья, Гнатюк Виктор Агафонович».
Иногда магия полёта заканчивается смертью.

Наконец, вернулись Володя и Виталик. Юра выслушал советы по погоде, доложил о готовности, и получил разрешение на взлёт.
Ветер усилился, но был непостоянный, порывистый. Впереди, чуть ниже вершины, волновался кронами лесок из клёнов и акаций. Воздушный поток то дул с одной стороны, то обегал деревца с другой. Взлетать же следовало строго против ветра. «Перенести левее… Нет, правее…» Дёрганые Юрины перебежки с аппаратом напоминали странный танец на вершине.
Необычное тогда было состояние – нервное, напряжённое, и в то же время очень расчётливое: «Только бы дождаться ветра! Дождаться!» Успешно изображал нерешительность. Пользовался неписаным законом, что лишь пилот выбирает момент для взлёта, никто не смеет подгонять.
И другие мысли: «Получится – не получится?.. За это из клуба - как нефиг делать. Да плевать, когда ещё шанс подвернется! Шеф и дальше динамить будет...»
Вдруг колокол на краю склона затрепетал и вытянулся. Мощный поток зашумел, потащил дельтаплан назад. Еле сдерживая восторженный крик, Юра схватил аппарат за трапецию, поднял, выровнял. Плечами толкая дельтаплан пред собой, изо всех сил понесся под гору.
Он бежал, вытаращив глаза, он в таком остервенении бил ботинками по склону, что, казалось, взлетел бы даже без паруса.
Ноги ещё молотили воздух, а ветер уже принял аппарат. Надувал рукава рубашки, холодил лицо, топорщил усы.
Т-а-а-к, высота супер, небольшой доворот вправо… И выход на прямую линию, по гребню склона.
Не дыша, короткими толчками смещался пилот в сторону каждого крена. Помнил: при повороте, в скольжении, сильно теряешь высоту.
Теперь дельтаплан летел над дорогой. Уже остался позади тракторный плуг, годы валяющийся на обочине – отсюда маленький, как детская лопатка. Земля ещё сильнее потянулась под уклон. И – о, чудо! – двадцатью метрами ниже ушла назад красная, ржавая крыша колхозной овчарни. Каждый пилот знал: если даже протопаешь ботинками по её жести, высоты хватит долететь до посёлка. За овчарней начинался крутой спуск в долину.
Как и учил Володя, бело-голубой «Атлас» Юрия прижался ближе к покатому боку склона. Снижение замедлилось, и эту повышенную плотность воздуха ощутила обнажённая кожа локтей и лица.
Склон Малого Серпантина ушёл, ушёл…
И сразу мир распахнулся во все стороны, и вниз – до земли было метров двести, не меньше! Сплошные заросли кустов и деревьев слились в зелёные волны с мелкими барашками. А линия горизонта удивительно расширилась, теряясь в далёкой дымке.
Произошло долгожданное, ещё недавно невероятнейшее событие. Только что душа была совсем маленькой от опасения не дождаться сильного ветра, плохо взлететь, потерять высоту... Теперь словно увеличилась, разбухла, не помещаясь в теле. Огромная радость переполнила Юрия.
Во всё горло завопил: «А-а-а-а!» И восторг длился, длился…
Крылья аппарата - продолжение рук, ровно и надёжно несли в воздухе. Послушно смещениям пилота, дельтаплан поворачивал в одну сторону, другую. Ветер мощно пел в тросах, со свистом срывался с задней кромки крыла. Ветер бил в лицо, в грудь, как в детских снах, где Юра был птицей. Никогда ещё не чувствовал такого родства с небесными обитателями.
Посмотрел снизу на левое крыло, правое. Заметил, как их концы работают в потоке. Вверх-вниз, вверх-вниз. Краешком сознания – а если заделка троса отпустит? Аппарат развалится, и бесформенная куча из труб, и ткани, и одного пилота, с жуткой скоростью понесется к земле.
Опасность возбуждала, опьяняла, смешивалась с гордостью, что страха больше нет.
Несколько успокоился. Глянул на высотомер, укреплённый резиновым шнуром на трапеции - снижение в норме. Прошла справа спичка-труба кочегарки. Высоты хватало, можно было лететь к реке.
Внизу неторопливо проплывало Дубовое. Квадраты домов и облачка крон, фигурки людей, редкие автомобили-прямоугольники на узких улочках – всё было маленькое, словно в детском конструкторе.
Кто-то из пацанов заметил светлое крыло в небе. Послышались свист и крики, захлопали двери, другие дети выбежали на улицы.
Юра сделал вираж, второй, прошёл вдоль центральной улицы. Начиная метров с пятидесяти над землей, потеря высоты уже казалась почти падением. Словно гигантский пылесос втягивал пилота с дельтапланом. Надо было убегать на пляж - садиться в огороды на фасолевые тычки не хотелось.
До выбеленного солнцем гравия осталось всего ничего. Когда камешки цепанули носки ботинок, толкнул ручку вперед и вверх. Аппарат замер, чуть подпрыгнул, опустился. Юра мягко встал на ноги.
Медленно отстегнулся, снял шлем, сел на тёплый валун. Пошла новая волна возбуждения: «Я сделал, сделал, сделал это!»
…На фоне темной горной гряды показались два узких треугольника. Белый и рыжий, плавно скользили по небу. Казались такими же естественными здесь, как эти горы, деревья, эта быстрая вода.
Пасиченко приземлился первым, не сделав лишнего шага по камням. Что на более скоростном, спортивном дельтаплане было не просто.
А вот и Володя, блеснул очками в толстой оправе из-под синего шлема. Ещё в воздухе зло выкрикнул «Е… твою мать!», повернув голову к Юрию. Сел чуть дальше, пробежав по хрустящему гравию несколько метров.
Виталик подскочил и обнял. Хлопнул по плечу, тряханул, крепко пожал руку:
- Мужик! Поздравляю! Сразу догадался, что попробуешь удрать.
- Спасибо! Я на день рождения вина домашнего притащил, шепни шефу, а?
Крамаренко прошёлся по нарушителю вдоль и в поперёк. Говорил о своей ответственности, об отлучении от полётов. После чего протянул крупную ладонь:
- Но, в общем, поздравляю! Большое событие в жизни каждого пилота!

Когда отмечали день рождения, никто уже не вспомнил о Юрином проступке. Говорили о прошлых полётах, о небе, о людях. Виноградное вино, друзья - мысли были лёгкими-лёгкими. Словно дельтаплан в динамике, плотном ветре, дующем на гору. Или в термике, теплом потоке воздуха, в котором аппарат часами кружит, не теряя высоту.

826 зн. ОПЯТЬ ОСЕНЬ.

…И снова эта удивительная пора, когда ещё по-летнему тепло, а кругом уже подзабытые за год краски. Кое-где жёлтые с зелёным, и задумчиво-жёлтые, и яркие, весело-жёлтые... И красные, и багряные – резные кленовые листья.
Прозрачные золотые ткани набросили на плечи липы вдоль аллеи. Как цыганки, стоят в монетах-монистах, в следующий миг послышится тонкий мелодичный звон…
Изумительны и стройные ели с другой стороны аллеи, с серебряными кончиками сурово-зеленых веток. Ели тоже хотят одеться в золото.
И ветер помог, щедро бросил на их плащи богатства соседок. Затем снова, дунул изо всех сил, посыпалось-посыпалось, на ели, дорожку, на траву…
С тихим шелестом опадает листья, и голые деревья трогательно тянут в небо тонкие ветви.

11 711 зн. ПЛАНЫ-«ЕРОПЛАНЫ».

Юрий всегда хотел многого. На этом этапе жизни - большой и красивый дом, семью и сына.
Начал с участка под постройку. Его мама, депутат сельсовета и главный агроном совхоза, получила в престижнейшем районе посёлка. Рядом со старинным парком, с прудом и речушкой Млиновицей, вековыми тополями и клёнами, уютными лавочками на тихих аллеях.
Жаль только, строительство растянется на годы.
Дальше - семья. «Мероприятие», как многое в его жизни, тоже прошло по плану. Хотел уже жениться по расчёту – а куда дальше тянуть в двадцать шесть лет! Как вдруг… женился по любви. Повезло.
Увидел Лесю, сразу понял – она! Худенькая, с темной косой до пояса и жгуче-черными глазами, чуть раскосыми – от прабабушки, венгерской графини. Веселая и остроумная, вроде скромная, но с чертовщинкой.
Прибежал домой после встречи, с глупой радостной улыбкой. Отец тоже заулыбался. Вспомнил, как шёл он двадцать шесть лет назад, счастливый, по улице Школьной, и встретил Ивана. Был тот лучшим его учеником и будущим отцом Леси.
- Андрий Васыльовыч, поздоровляю з новорожденым!
- Дякую, Ваня! Дуже ми твого утця имья нравится, назову так сына!
Так что имя у Юрия по закарпатской традиции – в честь деда. Только – деда будущей жены.

Свадьбу отложили на год – чтобы чувства проверить.
Но с чувствами было по-разному. Юра втюрился по уши, а Леся… Парень ей приглянулся, и характером тоже: решительный, целеустремленный. С удовольствием слушала, как хвастался – начальник цеха в двадцать три года, зам главного механика в двадцать пять. Заметила однажды: «Умная женщина путевого мужика из рук не выпустит». Привязалась, и с каждым днем всё больше.
Правда, его умение зацикливаться на проблеме было непривычно, даже пугало.

Юрий начал строительство сразу после женитьбы, в девяносто первом - его завод после «обретения Украиной самостийности» практически развалился. Начались и конфликты с Лесиными родителями. Помощь тестя на доме почти прекратилась.
С сыном было ещё сложнее. Сначала молодая жена заканчивала педучилище, было не до детей. Хотя знакомые убеждали, что с первым ребенком тянуть нельзя, женщинам после замужества рожать полезно.
Учеба закончилась, пошла нормальная жизнь. Один год, второй. Юра виновато смотрел на Лесю, Леся на Юру, дети не получались. Особенно недоумевал ее отец: «Що там такого сложного!? Самэ простэ дило!»
В конце концов, нашли хорошего врача, и проблема разрешилась.
Всё темнее становились осенние вечера, всё нетерпеливее ждал Юрий конца рабочего дня. Прибегал домой и прижимался ухом к Лесиному животу. Представлял, как поставит в новом доме турник, повесит боксерскую грушу, как будет отрабатывать с сынишкой удары карате. Того-уж в школе не обидят! А еще научит читать, рисовать, делать модели самолетов…
Жена мечты поддерживала. Говорила, чувствует мальчика. Да и форма живота, скорее острого, чем округлого, указывала на наследника. Подругам Леся всегда точно предсказывала.
Пришёл ноябрь, холодный и дождливый. Второй этаж дома был поднят, стройматериал и деньги закончились.
Страна к концу девяносто третьего как-то резко обнищала. В национальной валюте – карбованцах – прибавлялось всё больше нулей. Магазины предлагали ранее дефицитные товары, и хорошие художественные книги.
Юра в этом деле разбирался, все школьные годы читал запоем. Да и книжный бизнес – под конец учебы в харьковском авиационном. Только тогда, в советское время, это называлось спекуляцией и экономическим преступлением. Возил книги из Узбекистана и Киргизии, а двое знакомых продавали в городе на «балке». Слава Богу, не посадили – чудом обошлось.
Теперь родилась идея отвезти в Москву книги из Украины. И, главное, найти работу. Нужны были деньги на кирпич третьего этажа, на черепицу или алюминий крыши.
В ноябре и отправился в столицу бывшей нашей общей Родины. Обещал жене писать и звонить.
Брат Василий, студент МГУ, помог устроиться экспедитором в книготорговую фирму. Юра сопровождал партии книг на фурах - на север и на юг, и на восток, аж до Урала. Едешь целыми днями, и бескрайний мир вокруг – поля, леса… Вся Россия пред тобой расстилается. А ещё неторопливые и откровенные разговоры с водителем. Под ненавязчивую музыку из автомагнитолы и крепкий кофеек.
«Да, а Лесе теперь кофе нельзя! И лучше без громкой музыки…».
Рассказывали шофера и о рэкете на дорогах. Каждый водитель возил с собой оружие, не охотничий ствол, то хоть газовый. Опасность здорово будоражила кровь впечатлительному экспедитору:
«Теперь ведь и ради сына себя надо беречь!»
По своим книгам тоже приработок был. Их давно раздал по лоткам в МГУ на продажу. И деньги получил, и дело продолжил, подкупая новые на ВДНХ. Возле метро там было много киосков с книжным дефицитом.
Когда не было поездок, работал в студенческой строительной бригаде, чинили крыши. А ещё устроился в эмгеушную группу уборщиков рынка в Лужниках. Тоже выстраивалась карьера – как некогда на вертолётном объединении. Стал бригадиром, затем начальником по уборке, на площади с двумя сотнями автолавок.
Переночевать в Москве можно было во многих местах. Например, на вокзале, в вагонах, которые подавали на отстой; один раз, на Киевском, и Юра попробовал.
Брат Вася жил с женой в Главном Здании МГУ. В одной из двух комнатенок стандартного блока, с общим душем, туалетом и маленькой прихожей. Юра ночевал на её полу, на матрасе. Возле старого холодильника «Минск», квадратного во все стороны. Его компрессор включался неожиданно, с утробным гудением и дребезжаньем. Сначала будил парня. Пока вместе с холодильником не привыкли к тесному соседству. То ли белорусский агрегат стал работать тише, то ли Юра научился шум не замечать.
«Ничего, лишь бы Лесе с ребеночком было мягко и спокойно!»
Иногда, правда, по блокам ожидались проверки. Тогда спал на полу на картонках, в аппендиксе большого коридора. В соседнем секторе, возле телефонов, «в зоне влияния» бомжа Гриши. Тот в прошлом учился на физическом, и на почве высокой теоретической науки немного «чокнулся». Смахивал на Диогена не только бородой, но и рассуждениями.

И каждый день все мысли Юрия были о скором рождении наследника, и о деньгах, которые надо успеть заработать.

Ночью у Леси начались схватки. В шесть часов спустилась на первый этаж:
- Болы-ы-ть!
Мать, участливо глядя на дочь:
- Рановато, странно. Може, показалося?
Леся походила-походила, вроде, прошло.
Через полчаса мать поднялась в дочкину комнату, а та лежит, согнувшись, и стонет. Побежали искать машину.
Рожениц из Буштино отправляли в районный роддом. Только там сейчас были сплошные стафиллококи. Отец отвез Лесю в село Тереблю, где в маленьком роддоме работал знакомый врач.
Схватки продолжались и в «жигуле», но, пока доехали, все успокоилось. Положили Лесю в родовой на стол. Сестричка дала стимулирующий укол.
Гинеколог, рослый, симпатичный, лет сорока, ходил по кабинету, успокаивающе улыбался.
- Кого ждэтэ?
- Мэни всё равно, а тато хоче сына.
Ещё поговорили. Доктор:
- Через пьятнадцять мынут не родытэ, пойиду в Тячево. У мэнэ там совищание.
Но вот пошли схватки, сильнее… «Кричать не буду! Я и в детстве, когда зубы выдирали, не плакала!» - упрямо думала Леся.
Все же поорала немного.
Наконец - детский крик! Девочка!
Укутали, положили рядом с мамой, прижимающей холодную грелку к низу живота. А дочка миленькая, пухленькая такая! Несколько часов глазки не могла открыть. Бывает иногда – послеродовой отек. Леся лежала, смотрела: «Ну, открый очка, открый очка!». И вот появились темные щелочки, а потом и глаза. Черные, как у мамы, и большие, как у папы.

Юра ни о чем не подозревал – до срока три недели. Собрался на ВДНХ.
И вдруг мамина телеграмма: «Поздравляю рождением дочери»…
На автобусе до метро Университет, со станции вниз к поездам. Ехал по обычному, десятки раз пройденному маршруту, машинально переходил из ветки на ветку. Перед глазами стоял телеграфный бланк с текстом, смысла которого не мог понять, уместить в голове. В напряжении морщил, усиленно тер лоб, в висках саднило.
Лишь когда прибыл на нужную станцию, по длиннейшему, плотно заполненному эскалатору поднялся на поверхность… Только здесь проняло. Осознал – сына не будет!
Ещё недавно каждый рубль был на счету: «А вдруг не хватит на кирпич и на крышу!». Сейчас непрерывно покупал марсы, сникерсы, бананы… Бездумно пожирал, пытаясь подсластить свою величайшую трагедию. Пытаясь ощутить нормальное движение жизни, прийти в себя. Но пока, как робот, шёл мимо книжных, тряпичных, сувенирных киосков, через дорогу. Шёл, и рыдал в голос!
Белая «шестерка» остановилась за двадцать сантиметров. Даже громкий скрежет, не скрежет, рёв тормозов не привел в чувство. Выскочивший из машины светловолосый очкарик готов был разодрать, убить... Увидев лицо виновника, молча сел в машину, и долго ещё оставался возле пешеходного перехода.

Юра решил позвонить жене через несколько дней, когда успокоится. Надеялся, что успокоится. Потому что когда Леся спросила: «И… как насчет дочери?», ляпнул: «Ты знаешь, как я к этому отношусь».
Бросила трубку. Случилась истерика, а к утру и молоко пропало. Отец успокаивал плачущую Лесю: «Нэ пэрэживай. Нэ трэба дивочку зятеви, сами выростымэ…».
А молодой папаша после разговора и телефонную трубку готов был разбить о свою упрямую глупую голову. Он уже любил далекую маленькую дочурку. Понимая, насколько обидел любимую жену, надеялся извиниться дома.
Через два дня был в Закарпатье.
Отгуляли крестины. Девочка Яна оказалась очень хорошенькой, и веселой, когда не плакала.
Ранним утром уходил на стройку. Дом заметно поднялся. Работа радовала, дочь тоже. Вырастала всё более похожей на маленького Юру.
Не радовала только жена. Всё чаще сидела с ребенком у родителей. Уже не скрывала раздражения, становясь очень похожей на свою мать. И всё чаще заговаривала про развод. Извинить мужа Леся не могла, или не хотела.
От этого всего у Юрия начало меняться настроение и по поводу стройки – кому, зачем возводит такую домину? Где его счастливая семья, и откуда возьмутся другие счастливые дети, которые смогут потом со своими семьями жить здесь?
И, Юра придумал…
В пятницу, как всегда, пришёл на обед. В кроватке агукала Янка, била ручонками по пластиковым погремушкам на резинке. Они сухо, гулко тарахтели, звук разносился по комнате и всему этажу.
Леся молча принесла суп, молча порезала хлеб.
- Знаешь, - сказал голосом, который самому показался чужим:
- Я… много думал… о наших отношениях. Говорил тебе, виноват, очень виноват… как у нас получилось. Понимаю, ничего уже не исправить. Давай… действительно разведемся. Буду помогать… растить дочь. Но дом… дом не трогай! Дом мой! За дом я убью!
Леся оторопела, начала всхлипывать:
- А Янка!? Как она без отца?
Словно не говорил ей раньше о несчастных детях, растущих без родителей. Ответил:
- Да, ужасно. Но ещё хуже, когда ребенок растет в ненависти. Давай разведемся.
Леся плакала, прижимала к себе дочь. Оставил их в комнате и ушёл на стройку. Сегодня надо было вернуться возможно позже.
Но пришёл даже раньше обычного, ещё засветло. В прихожей попалась теща, шмыгнула прочь, глянув искоса.
Жена, мрачная, никакая, безмолвно внесла ужин, встала у кроватки. Занялся едой, макаронами по-флотски, постукивая вилкой о тарелку. Не выдержав, отложил и громко, радостно рассмеялся – получилось!
- Ну, и чего стоили твои угрозы насчет развода? А я-то молодец, как всё разыграл! Одна фраза – за дом убью! - чего стоила! Здорово прибавила достоверности!
Едва уклонился. Тарелка с макаронами полетела в стену, а Леся с ребенком - из комнаты.
Вот она, реакция на шоковую терапию!
Юрий остался без ужина, но не расстроился этим.
Теперь можно было и дом достраивать.

3 173 зн. ЗАПРАВКА.

Топлива было на донышке. «Камаз» с неохотой завернул на заправку.
Здоровяк Васильич смахивал на медведя, только не с коричневой, русой шерстью. Повернулся к экспедитору Юре:
- Выскочишь из кабины, и сразу к кассе. Бросишь деньги - здесь на двести литров. Быстро к машине, пистолет в горловину и смотри по сторонам. Если начнётся - постарайся закрыть крышку бака. Ну, хоть шланг выдерни. Не успеешь на подножку, беги напрямик через лесопосадку - на повороте сбавлю ход. Больших грузовых вроде нет, не страшно, а подставят легковушку - раздавлю, как яйцо.
Юра испуганно вжал голову в совсем не богатырские плечи, кивнул. Водитель уже вытаскивал из-под спальника обрез двустволки. Толстенными пальцами вставил такие же толстые патроны, щёлкнул затвором:
- Ну, пошёл!
И Юра, как заяц, зигзагами понёсся к стекляшке заправки.
Краем глаза заметил чёрную «девятку», притаившуюся за «буханкой» -«уазиком» скорой помощи. Оба-на, любимая модель, любимый цвет известного сословия! Такую же, полную рэкетиров, изрешетили омоновцы под Тольятти! Медленно повернулась в его сторону откормленная физия водителя. А другие бандиты?
Почувствовал, как холодный пот залил глаза, стало тяжело дышать. Однако… убегать рано. Перешёл на быстрый шаг, приблизился к окошку кассы. В глубине помещения за грязным стеклом, как в тумане, безразличные смутные силуэты. Повернулся к кассе спиной, внимательно оглядел площадь заправки ещё раз.
За стеклом кабины виднелась напряжённая фигура Васильича, толстомордый из «девятки» вместе с таким же здоровяком смотрели на Юру. И ближе к «камазу» подъехал «москвич»-доходяга.
Что ж, разумно. Старьё не так жалко, если фура переедет.
А тишина!.. Беззвучие резало обострившийся слух сильнее грома. Всё замерло перед стихией, которая через миг ударит. Казалось, будущие действующие лица уже дрожат мелкой дрожью. Внутренние двигатели людей и машин разом выйдут на форсаж, всё замелькает, словно в ускоренном кино…
- Какого хрена стоишь, оглох?! – гавкнула из кассы мощная дама с торчащими во все стороны, пережжёнными перекисью волосами.
- Извините, - промямлил Юра, - двести соляры на третью.
Женщина раздраженно схватила деньги из лотка, бросила чек, он побежал к машине.
И… всё по-прежнему тихо.

Довольно урчал двигатель, свистел воздух в открытых боковых окнах. Распеченный на солнце асфальт весело нырял под массивный бампер. Вытянув ноги и откинувшись на спинки кресел, постепенно успокаивались.
- Молодец, экспедитор, - Васильич протянул огромную, черную от въевшегося масла ладонь. Довольный Юра пожал. Понимая, впрочем - не его в том заслуга, что всё обошлось. Не больше чем через семьсот километров дороги топливо снова закончится. Неизвестно, как они вывернутся в следующий раз.
Голосом, который от пережитого волнения неожиданно дал петуха, подвел итог:
- На этот раз проскочили.
Не сговариваясь, три раза сплюнули в окошка. Юра - направо, и шофёр – влево, на безразлично обгоняющую их чёрную «девятку».

1848 зн. ПЕРВЫЙ ЗИМНИЙ ВЕЧЕР.

Дожди этой осенью частенько заливали Москву. Нахлебавшись настоянной на бурых осенних листьях дождевой воды, погода настолько охмелела, что перепутала время года. Красная искорка уличного термометра показала утром - в начале ноября! - двенадцать градусов ниже нуля.
К обеду потеплело лишь на два деления. Так что за целый день Юрий замерз донельзя. До зубной боли тянуло плюнуть на обязанности. Бегом до ближайшей остановки автобуса, уже дома выскользнуть из-под тяжеленной телогрейки, душ… Под хлёсткими жаркими струями сесть просто на прохладный чугунный поддон, и в облаке пара застыть в потусторонней отключке.
Только… уходить с работы было никак невозможно. За то и ценили, что не позволял себе лишнее.
Уже вечером, вконец зависший от холода, прикрыл калитку рынка. Черный металл ворот был в чешуйках не растаявшей за день изморози.
Вот и тускло блестящий, скользкий тротуар, мост через железнодорожные пути, сегодня невыносимо длинный… И автобусная остановка, грезящаяся целый день.
Юра сел на лавку, устало вытянул ноги и замер в тупом ожидании сто одиннадцатого маршрута. Металл тянул снизу морозом, по костям таза, выше, выше… Тело не расплывалось, оно разваливалось, распадалось какими-то квадратными кусками.
И вдруг, под рассеянным светом фонарей и витрин, в густеющем темнотой воздухе сверху заискрился, забелел снег.
Лёгкие хлопья кружили в холодных невидимых струях, опускались и поднимались, танцевали… Игра их завораживала, гипнотизировала, заставляла забыть о холоде и усталости. Даже машины на проспекте, запамятовав о спешных делах, ехали все медленнее. Казалось, откуда-то уже слышны первые звуки полузабытой музыки. Вальс Штрауса?
А кругом все становилось белым, и чистым, и мягким, на глазах превращалось в сказку...

7 301 зн. СЛУЧАЙ.

В дверь постучали. Жена вздрогнула и зашикала на Янку, Юра уменьшил громкость телевизора. Наглый и оглушительный, стук продолжался ещё несколько минут.
Выждав для верности, Юра вышёл в прихожую, поставить воду для кофе. И вдруг властный голос из-за двери:
- Открывайте сейчас же! Мы слышим, что вы там! Отворяйте, а то с милицией придем!
Юра и открыл, едва попадая ключом в замочную скважину.
Заслонив проход, на пороге встала высокая женщина килограмм на сто десять. Была она вполне миловидной, но в тот момент видел только насупленное в праведном гневе лицо. Бесцеремонно оттолкнула и внеслась в комнату. Посмотрела на сжавшуюся жену, в испуганные глазки дочери и констатировала:
- Та-ак, нелегальное проживание…
Скомандовала стоявшей рядом худенькой женщине лет тридцати, с коротко стриженными русыми волосами:
- Иди, звони участковому. Давай-давай, нечего с ними церемониться.
Та успела увидеть маленького ребенка и пробовала возразить. Затем, пожав плечами, послушно побежала вниз.
Юрий был в ступоре. Уборщица несколько раз утром оч-чень внимательно его разглядывала. Обычно уборщицы «стучали» администраторам.
Если в случае съема комнаты давать администраторше этажа десять долларов в месяц, тебя в упор не замечали. Он не сделал этого – хозяин комнаты, докторант из Таджикистана, был против. Теперь выложил бы в десять раз больше. Лишь бы не плакали жена и маленькая дочь, лишь бы ситуация разрешилась.
Юра жил в Москве нелегально больше двух лет. Развернутая в Закарпатье стройка требовала ежемесячных денежных вливаний. Выход был один – сидеть здесь, «упираться рогом» и делать денежку. Рублик к рублику, с переводом в доллары. И плыли домой деньги, заработанные потом и страхом.
Почему потом – понятно. А почему страхом? Уже крепло в столице новое милицейское поколение, с легкой руки «регистраторщика» Лужкова привыкавшее к легким заработкам. Были это люди в форме, молодые и не очень, самодовольные и с наглыми улыбками. И работали весьма профессионально. Наметанный взгляд в толпу, небрежный жест к козырьку фуражки: «Ваши документы!», и тридцать-пятьдесят тысяч рублей (не деноминированными) как с неба упали. Ловили не имеющих регистрации кавказцев, ловили и брата-славянина. Да и какая разница – абы деньги! А обыватель поддержит: «Нефиг было отделяться! Самостийности захотелось? Вот и жри ее, сколько влезет!»
Юрию было несколько легче. С младшим братом Василием, аспирантом МГУ, оказались внешне очень похожи – даже знакомые путали. Так что всегда для крепких ребят в форме был приготовлен какой-нибудь документ брата.
Добавляли оптимизма и победные звонки из дому. Мама - дай ей Бог здоровья! – продолжала строительство дома по чертежам и указаниям сына лучше любого прораба-мужика.

Милиции долго не было. Администраторша всё расхаживала по длинному коридору и прихожей блока, через распахнутую дверь:
- Сейчас с вами разберутся, хватит мне «таких», только вчера выговор дали с предупреждением об увольнении. Чего сидите – собирайтесь!
Прижимая к себе Янку, жена всё ещё плакала. Юра был весь в сумбурных мыслях: «Что же будет, как выкрутиться? Что придумать?».
И – как бы краешком сознания - вспоминал приезд Леси в Москву на его день рождения. Чудесные июльские дни и вечера… Тогда и добился обещания жены поступить в МГУ, через подготовительное отделение для стажников – рабфак.
Увидев приложение к красному диплому педучилища со всеми пятерками, секретарь приемной комиссии воскликнул: «Вы-то точно поступите!». И Юра, уже предвкушая, как хорошо всё будет, уговорил Лесю взять в Москву и дочь. Незачем лишний раз тратить на дорогу деньги, время и нервы.
Все в баулах, сумках и сумочках, промозглым ноябрьским утром девочки прибыли в Москву. Начиналась, как надеялся, новая жизнь.
Янка не могла нарадоваться, что и мама, и папа рядом. Очень любила гулять, крепко взяв за руки. Заглядывала по очереди в их лица, восхищенно повторяла: «Папа! Мама! Мама! Папа!..» Глазенки ее горели такой радостью, что Юра забывал о переживаниях по поступлению, тоже чувствовал себя счастливым. Хотелось подхватить на руки жену, дочь…
Но… Леся не прошла по конкурсу. Не хватило одного балла.
Первое время Юра и Леся были в трансе. Лишь Янка не понимала тяжких родительских проблем, была веселой и беззаботной. О том, чтобы отправить ее с мамой домой, папа не хотел даже думать. Но неужели все надежды на спокойную семейную жизнь в Москве - впустую?
В глазах жены надолго поселилась тревога. Юра был мужичёк битый, цепкий, как сорняк – где посадишь, там примется. Леся же выросла очень домашней. Не один вечер плакала у мужа на плече. Или устраивала скандалы:
- Понимаешь, как надоело бояться! Сидеть взаперти, опасаться каждого стука в дверь. Дрожать, что Янка заплачет, когда за дверью чужие, что выбросят на улицу…

Человек в фуражке показался на их четвертом этаже через полчаса. От одной милицейской формы у Юрия задрожали коленки, хотя был на вид совсём не страшный. Среднего роста и немолодой, устало козырнул:
- Старший сержант Матюхин, прошу документы.
Понемногу приходя в себя, Юра уже продумывал дальнейшую тактику. Показал бумаги:
- Вот паспорта, вот удостоверение жены, платные курсы при университете. И заявление на комнату, да, подписано на географическом факультете.
Милиционер облегченно вздохнул:
- Почему ж не заняли выделенную площадь?
- Не могу зарегистрировать жену в Москве, - снова показал Юра паспорт Леси. Весь исчерканный энергичной дочуркой, да ещё на девичью фамилию, которую жена сменила в браке.
Мороз во дворе хватанул за нос и щёки, не добавили хорошего настроения хмурое небо и давно посеревший снег. Юра сокрушался:
- Втемяшилось молодой жене учиться в самом МГУ, а старый муж вынужден слушаться. Теперь просто не знаю, что делать. Злюка-администраторша требует, чтобы через пять минут нас не было в комнате, всё равно милиция выкинет. А куда – на улицу, на пятнадцатиградусный мороз?
- Ты, главное, успокойся, у тебя семья, дитё малое. За регистрацию вас штрафовать не буду, так, предупреждение выпишу.
И вдруг добавил:
- Поменьше слушай всяких самодурок. Мы не звери – милиция не имеет права выселить с ребенком. В зоне В негр с женой и четырьмя детьми блок из двух комнат занимает. Учебу давно закончил, за проживание не платит, и в Африку не едет. Ничего общежитие сделать не может, вопрос решается с посольством.
Подмигнул, пожал на прощание руку. Посоветовал:
- Быстрее отправляй жену домой за новым паспортом. И вселяйся, пока бумаги не отобрали.
Через две недели Леся с дочкой вернулась. Зарегистрировавшись, семья заняла комнату, в которой уже не надо было бояться стука в дверь.
Очень хотел хотя бы «кристалловскую» выставить хорошему дядьке Матюхину. Но от Юриного волнения бутылка выпала из штанов и загремела на всё отделение. Старший сержант посмеялся и водку не взял. Выслушал слова благодарности, потрепал по плечу…
Прошли годы, бывало в жизни всякое. Не единожды Юра встречался с «доблестной» милицией. Но уже меньше чертыхался. Помнил - есть разные милиционеры.

1462 зн. НОСЫ.

Набегавшись на работе, Юра снова не отказал себе в бутылочке пива.
Гудел вагон метро, щелкали колеса, а он неторопливо потягивал из горла. Лениво размышлял “ни о чем”, мысли были короткими, как эти глотки.
В вагон с достоинством внеслась молодая дама в светлом кофейном плаще. Была она высокая-высокая. И с носом под стать росту.
Двери закрылись, с мелким покачиванием поезд поехал дальше. Мысли становились всё более нечеткими, словно зыбкой укутывались. И вагон, казалось колебался по-другому, и люди вокруг стали немного другие.
Девушка стояла лицом в профиль, она едва заметно улыбалась своим мыслям. Юра всё разглядывал её нос: “Отдельно от лица он был бы очень даже ничего - с чистой кожей, прямой, как под линейку...”.
Все меньше пива оставалось в бутылке, все карикатурнее становились лица вокруг, все смешней - носы.
У толстой тетки напротив был не нос, а носяра, очень выделяясь из лица. Мужчина слева от нее, который неспокойно подремывал, закинув голову и выставив острый кадык, вместо носа носил толстую картофелину. Выдающийся нос был и у рябой девушки в вишневом костюмчике, с невероятно короткой юбкой и пухлыми окорочками под ней. И у худенького паренька с толстыми стёклами очков без оправ.
Только у веселой девочки, что сидела рядом с Юрой, то и дело задевая его локотком, носик был - кнопочка!

10 939 зн. В ГОСТЯХ.

В Лубны на автовокзал приехали в двенадцатом часу ночи. Фыркнув дымом, Икарус заурчал и вывернул на трассу; через минуту его рубиновые огни пропали в ночи.
Янка дремала на ходу и едва держала руку отца слабыми пальчиками.
Улицы были пустынны. Нужная – Маяковская, широкая как взлётная полоса, под лунным светом казалась чужой и загадочной. Лишь серебряная нить железнодорожной ветки успокаивала, знакомо наискосок перечеркивая ее.
Плотная компания молоденьких слив-дичков вылезла на тротуар, и Юрий с дочкой едва не прошли нужный переулок. Вот и второй двор от начала, за яблонёвым облаком почерневшая жестяная крыша приземистого домика с небольшими окнами.
От железных ворот тянуло холодом. Юра загремел в них кулаком, Яна помогала, стуча ладошкой.
Забрехал пес в глубине двора. Лай, оглушая, приблизился. Открылась форточка, и сыплый спросонья голос дедушки Ивана подозрительно спросил:
- Хто там?!
- Цэ я, Юра! Прынимайте гостэй, дедушка!
Скрипнула входная дверь, закопошилось на крыльце, пошлёпали калоши по цементу дорожки: «Джек, на место, на место, зараза!» Во входном проёме показались семейные трусы на объёмистом животе и круглое лицо в светлой щетине.
Дед обнял Юру, довольно хлопнул по спине. Отодвинув накоротко стриженую седую голову с толстыми складками кожи на затылке, при свете тусклой лампочки от крыльца глянул на правнучку:
- А що ж цэ за дивчынка така гарна чёрноглаза!
- Яна! - заулыбалась дочь, доверчиво взяв деда Ивана за руку.
Большой уткой он переваливался впереди. Янка вприпрыжку крутилась рядом, словно не дремала только что на ходу. Юра с тяжёлой сумкой плёлся за ними.
В доме зажёгся свет, на пороге появилась бабушка Оксана.
- О-о-й, диткы! Прыйихалы! А худи-худи!
Яна полетела к ней, раскинула руки на большом теле в длинной ночной рубашке, радостно и звонко засмеялась.
В столовой всё было по-старому. Молочные плафоны старой люстры сеяли мягкий свет, за стеклом больших деревянных часов солидно и размеренно вышагивал маятник.
Дедушка что-то говорил-говорил, бабушка стелила раскладной диван в горнице, готовила яичницу. На столе появилась трёхлитровая банка с кефиром и миска с пирожками. Дед тут же полез в пирожки, бабушка прикрикнула:
- Ну, прямо як мала дытына! Ану кыш отсюда!
Сели за стол, бабушка застыла напротив. На изрезанном мелкими морщинами лице была легкая улыбка, в уголке бледно-карих глаз дрожали слёзы.
Янка с набитым ртом рассказывала «по русско-украёнски» и со звуком «л» вместо «р». Что у нее бабушка Юля и бабушка Надя, а сейчас появилась бабушка Оксана, бабушка «пла», был дедушка Андлей и дедушка Иван, а теперь ещё дедушка Иван-«пла»...
Дед Наполеоном расхаживал по комнате, убедительно таращил серые глазки в красных сосудиках:
- Украйинському презыденту нэма ниякого доверия... дадуть шахтари правительству прыкурыть... просто геноцыд, кынулы пенсионеров и всю Украйину подыхать…”
Так и тараторили в два голоса.
Через полчаса гости были в постели. Усталая дочь скрутилась калачиком и уткнулась носом в грудь папы; уснула, едва склонив голову на подушку. Двери между комнатами не было, и слышалось, как дед ещё долго бормотал, а бабушка шипела:
- Цыть, та цыть же, дай дитям поспаты!

Проснулся поздно. Солнечные лучи заглядывали в окно, редкие крупинки пыли золотыми блёстками кружились в воздухе.
Дочь хитро глядела на Юрия, потягивалась:
- Хо-л-лошие бабушка Оксана-пла и дедушка Иван-пла!
На столе ждал завтрак. Янтарной пупырчатой кожицей лучилась утка, выставила бок крынка со сметаной, свежие пирожки и ватрушки с творогом громоздились в большой эмалированной миске.
Янка пошлёпала босыми ногами к столу, поднялся и отец. Хотелось ухватить и утиную ножку, и пирожок. Всё – в-кус-с-но-е!
В комнату вошла веселая бабушка с пучком зелёного лука:
- Ну, москвычи, трохы видиспалыся?
Опустилась на стул, и Янка полезла на колени.
За завтраком неторопливо разговаривали. О жизни «в столицах», жизни в Лубнах... Бабушка жаловалась, что в свои восемьдесят совсем ослабела. Только одно и держит на белом свете - хочется узнать, какой будет жизнь Юры и Васи в Москве, Коли в Харькове, как внуки устроятся.
Пора было купать Яну. Ванную устроили на крыльце, на садовом столе из потемневших досок с блестящими сучками. За высокими бортами цинковой бадьи видна была только голова с каштановыми волосами. Девочка плескалась и довольно пищала, когда ее окатывали водой из ковшика. Бабушка крепко тёрла костлявую спинку, мыльную голову, пока Янка не захныкала:
- Детей надо мыть шампунем джонсон-джонсон не щиплет глазок!
Со свежим молоком приехал дедушка Иван. Посмотрел на худенькое тельце и, хитро прищурившись, достал шоколадный батончик. Яна с писком потянулась за конфетой и едва не перевернулась вместе со своей ванной.
Снова сели за стол. Никакие возражения, что только-только поели, не принимались. Бабушка хмурила редкие седые брови:
- А ну цыть мени зараз жэ! Хиба можна буты такымы худымы?
Скоро дочь уже стучала деревянной ложкой по тарелке, всё довольное личико было в подливе.
После обеда Юра и дедушка лежали на кроватях и лениво разговаривали. Бабушка гремела на кухне тарелками, Яна, в трусиках и майке, с визгами гоняла во дворе курей и Джека.
Вот она радостно вбежала в дом и полезла к деду. Вскарабкалась на крутой живот, подпрыгивала попкой и довольно хлопала по нему ладошками. Дедушка кряхтел, смеялся и говорил:
- Ой, смотри, а то чего-то щас выдавыш!
Когда-то Юра написал ему, что правнучка вся удалась в дедушку Ивана, очень отвечая имени Яна (Иванка). Дедушка запомнил. Шарик бородавки задергался с левой стороны толстого носа, похожего на картошку:
- Так ты, москвычка, моег-го характера дивчына!?
Янка опять хлопнула ладошками по его животу, довольно прыснула, загоготала. Помолодевший, дедушка гулко вторил снизу.
- А давай телевизол посмотлим! - соскользнула на пестрые домотканые коврики пола. Дедушка разрешил.
Огромный Электрон лет двадцать был предметом гордости Ивана Васильевича. Телевизором хвастался перед всеми Лубнами - что специалисты-ремонтники удивляются надёжности кинескопа, что цвета до сих пор не поблекли... Умалчивая при этом, что телевизор включали раз в неделю и только на полчаса.
Электрон минутку подумал для солидности, что-то треснуло. Пошла серая полоса, заняла целый экран, и появились люди - на УТ-1 показывали концерт. Румяная молодка в группе девушек, щеголяющих красными юбками и богато вышитыми белыми блузками, выводила:
- Ой не ходы, Грыцю, та й на вэчорныци!
Изображение было хорошее, и дедушка опять завелся:
- Глянь, яки цвета, якый звук, ще бы станция лучче транслировала...

На следующий день с утра собрались на рынок.
Дед вывез из сарая ещё один велосипед - с вычурно гнутой дамской рамой, грубо окрашенный голубой краской с потёками. С гордостью похлопал по жёсткой коже старомодного седла с никелированными пружинами:
- Германия!
Где-то дедушка доставал старые немецкие рамы, и доводил «до ума». Каждый год мама получала поездом в подарок новое произведение, способное ещё немного поездить.
Джек проводил до ворот. Как всегда, дедушка ехал медленно и только по пешеходному тротуару.
- Я же нэ выноват, що машын так багато, и сумашэдшэ двыжэние на вулыцях!
Короткая шея, рыжая узкополая шляпа, рубашка, с большими квадратными карманами снизу, надетая поверх штанов… Дед сидел с таким солидным видом, словно в «Мерседесе». Завидев пешехода, трезвонил велосипедным звонком:
- Гей, диду, я йиду!
Подобных фраз у него было много.
На ходу громко кричал, хотя внук ехал рядом:
- Таку густу смэтану, як у нас, ниде нэ знайдэш!, - или:
- Всэ так дорого стало!..
Затем начал выхваляться, как удачно взял комбикорм кроликам.
Стоящая возле киоска бабка с большой корзиной в руках неожиданно дёрнулась наперерез - под дедушкин велосипед.
От резкой остановки Иван Васильевич слетел с сидения, громко хлопнув тяжёлыми подошвами об асфальт. Бабка получила колесом по ноге.
- А щоб тоби повылазыло! - раскричалась на целый квартал, - милиция!
Подбежал милиционер, крепкий усатый дядька лет тридцати. Выслушал пострадавшую и козырнул деду:
- Попрошу в отделение!
Дедушке Ивану в милицию не хотелось. Он бочком притерся к стражу порядка и - р-раз ему рыбину из сумки, тридцатисантиметрового карася в руку!
Милиционер посмотрел на деда, на толстую воблу, светящуюся изнутри жиром:
- Ещё десять бабушек можешь переехать!
Дед всегда имел в сумке несколько рыбин, мастерски им повяленных. Вручил обиженной бабке второго карася, и та всё простила.
Нагруженные провизией, скоро были дома. Пообедали и снова продолжили неторопливую беседу.
...Воздух за окном густел и наливался тенями. Бабушка Оксана внесла ужин. Сердито напустилась на дедушку:
- А скилькы ото можна дитям надоедать! Пиды курей закрый та яйця собери!
Повернув измазанное вареньем лицо, Яна заметила:
- Бабушка-бабушка, а чего ты это моего пладедушку Ивана столько лугаешь!
- Ты знаеш, Янусю, я трыдцать и пять год проработала учытелькою, а дид був у мэнэ дыректором. Тоди вин мэнэ ругав, а тепер я його!
Дед Иван был директором начальной школы в Малой Селецкой. Будущую жену, учительницу в Чирковке, что за двадцать километров от его деревни, увидел на семинаре в районо. Веселая, румяная, с толстой каштановой косой, Оксана Фёдоровна сильно заинтересовала молодого директора. В школе у него была учительница, но не очень нравилась.
- Ничого дивчына, тилькы ряба. Можна спаты и з рябою, та лучше як не ряба.
Иван Васильевич съездил домой, подготовился... Через день в райотделе образования выписали бумагу на замену учительниц.
- Прыйихав я за Оксаною Хведоривною одразу з возом. Так и так, кажу, по решению руководства переходытэ в моё распоряжение. Вона, бидолашна, заплакала та й пойихала.
Юра с Янкой снова ели, ели... Детсадовскую науку капризничать за едой дочка у бабушки напрочь забыла. Быстро орудуя ложкой в левой руке, старалась больше всёх.

Три дня в Лубнах пролетели как один миг. Юрия с дочкой уже ждала Москва.
Провожали все; даже Джек, непривычно присмиревший, увязался за ними.
На вокзале стояли недолго. Громко и протяжно крикнула электричка, большой зелёной гусеницей вытянулась по платформе. Народ с сумками и баулами зашумел и заволновался, всё что-то кричали друг другу...
У двери вагона были одними из первых. Яна уже карабкалась наверх: «Папа, быстлее!», толстая тётка с верхней ступеньки подхватила под локоток. Возле окошка нашлось место, и они вволю намахались руками в стекло.
У дочери заблестели глаза, бабушка Оксана вытирала слёзы кончиком серого платка, дедушка набычился. Через грязное окно Юра смотрел на них, маленьких, одиноких, каких-то потерянных, и сердце сжалось, словно был виноват перед ними.
Зашипев, двери чмокнули. Бабушка с дедушкой, вокзал, Лубны убежали назад.
Шмыгая носом, Янка повернулась к отцу:
- Папа, плавда, мы снова плиедем к дедушке и бабушке-пла?..

2 012 зн. В АВТОБУСЕ.

Вот и "сто одиннадцатый", как всегда, вечером почти пустой. Постоянное место Юры - на кресле над задним колесом. "Полётное время" домой - семнадцать минут. Воскресный вечер, и он один в маршрутном автобусе, как в личном автомобиле. Тихо, ровно шумит двигатель, от водителя едва слышно доносится музыка, дорога весело летит под колеса.
Новый мерседес белого цвета мелькнул справа, обогнал, скрылся впереди.
Подумалось: «У нас тоже неплохо».
Вот окна вытягиваются, вливаются в несколько больших, затемнённых. Вишневые шторы из тяжелого бархата, кожаные сиденья вокруг, свет в салоне тускнеет... Лимузин летит по вечерней Москве.
«Да, престиж и комфорт, но разве в этом счастье?»
Остановка, девушка, села через проход напротив. И - оч-чень хорошенькая! Ну просто Наталья Варлей из «Кавказской пленницы». Даже прическа такая же - видимо, девушка знает о сходстве.
И - заинтересованный взгляд в сторону Юры, вот!
«Да, неправду говорят, что только одна-единственная на всей земле способна дать тебе счастье. Все мы очень разные, но в то же время очень похожие - на добро отвечаем добром, на внимание - вниманием. И на любовь – любовью».
- Девушка-девушка! Извините, не могу промолчать. Иначе долго буду переживать, что промолчал, что не решился… У вас совершенно удивительное лицо. И большие красивые глаза… Чёрные глаза, знаете, моя слабость. Не сочтите назойливым, я скоро выйду.
Девушка улыбнулась, показав зубки чуток неправильной формы, и передвинулась на соседнее кресло.
Они быстро познакомились. Разговор был лёгкий, мало обязывающий и как бы ни о чём. Юра удачно хохмил, обыгрывая употреблявшиеся ими слова, девушка с удовольствием смеялась, было легко и весело.
…Громадина Университета неожиданно выросла во всех окнах, автобусная остановка. С чавкающим шипеньем раскрылись створки двери. Едва успев схватить сумку, Юра вылетел из салона.

А девушка поехала дальше. Он ведь к ней так и не подошёл…

8 148 зн. МАМА-РАБОТА.

Невестка Леся с Янкой приехали. Ещё бы Юра, и младший, Вася, с семьей… Не бывает слишком хорошо.
- Баб Надь, я с папой хожу в университет!
- Баба Надя, а я умею читать!
- Баб, а…
Надежда Ивановна счастливо улыбалась, обнимала маленькую непоседу. Пекла ей печенье, и тщательнее мыла чайную кружку для невестки.
Да-а, как выросла Янка, а как похожа на маленького Юру! И нос, и улыбка, и глаза; только не карие - черные, Лесины. До чего обидно, что не живут рядом. Такую громадину сын поднял, и пустая стоит. А работы ещё столько... Что дом, на кусок хлеба есть у него в той Москве?
Съездила на поле, мысли всё мешались, не давали покоя: “Картошку окучить второй раз, полгектара немалый труд для шестидесяти с хвостиком. Дел невпроворот, а здоровье… гриппом переболела, временами в голове туманится”.
Освободила руль велосипеда от тяжеленных брезентовых сумок с тыквами, лязгнула железная калитка за спиной. Заревели свиньи, словно три дня не кормлены, хорошо, картошка в выварке с утра. Недовольный муж в кресле гостиной - снова что-то болит, только ей и похворать некогда.
И... обмякли ноги, стали ватными, оперлась без сил на раковину. Полилось по губам, подбородку, на белый фаянс. Тёплое и солёное, не рассмотреть сквозь туман в глазах. Протянула дрожащую ладонь:
- Андрию, що цэ?..
Непривычно беспомощная, лежала на диване, скрутившись калачиком и прижимая к носу передник. Приоткрыта была дверь ванной, и полоса света падала на подушку. Резко выделилось лицо, красное от солнца и ветра; густые каштановые волосы, по-модному короткие, с частой проседью. Виднее стали и морщинки, и мелкие сосуды в уголках глаз.
Ткань тяжелела в слабой руке, темнела в вечерних сумерках. Бордовое окрасило блузку под передником, подбиралось к покрывалу.
Зашумела машина в начале улицы, громче, смолкла под окном. Володя Мыкуляк, главврач поселковой поликлиники и просто племянник, влетел в комнату. Остановил кое-как кровотечение, измерил давление, озабоченно сморщил веснушчатый нос. Грузно сев у ног больной, положил красный телефон с тумбочки на широкие колени.
Звонко щелкая, снова и снова вертелся диск с цифрами. Володя отрывочно бросал в трубку слова, кивал крупной головой с жидкими волосами, приказывал... Через полчаса люди в поликлинике были готовы.
Прижгли лопнувший сосудик, и кровь полностью остановилась. Опять в белые «Жигули» доктора, и обратно домой, уже в темноте. Убедительно тараща светло-карие глаза, племянник-главврач строго-настрого запретил тете Наде подниматься с постели.
Кровь на следующий день не текла, голова, вроде, не болела. Лежала, и не лежалось. Да и прошло уже всё! Хоть несколько рядов картошки окучить, за сорняками осенью не найдешь и урожая.
И мужа в хате нет. За листьями одуванчиков в конец огорода пошкандыбал - куры очень любят.
Встала, походила-походила, вышла на порог. Потихоньку вывезла велосипед, на седло, и в поле.
Старые бицыгли скрипели на ухабах и подпрыгивали, взбивая пыль грунтовки. Пыль, да жаркое солнце, на поле и нет никого. Лишь далеко впереди, возле железной дороги, женщина в голубом платке мерно машет мотыгой.
А на участке картошка любо так поднялась, подставила солнцу изумрудные ладошки. И тыквы, как поросята с рябыми спинами, в зелени прячутся, каждый лист как шляпа соломенная. Да, шляпа в такую жару - одно спасение, понемножку-понемножку, один ряд, второй...
Почти полдня проработала. Только... опять туман пред глазами, от солнца это, от солнца! Спрятала мотыгу в картофельных кустах, влезла на велосипед. Дорогу едва видела, как доехала, не помнит. Возле дома кровь не капала, лилась.
…Володя укоризненно закричал ещё с порога. Что неужели тете Наде спокойно нельзя посидеть, что с образованием сельские дамы себя берегут, а она огромные поля обрабатывает да на стройках детей надрывается...
Вытаращил глаза:
- Последний раз предупреждаю, ни в одну больницу не примут!
Больная, с кое-как замытым лицом, виновато улыбалась с дивана.
Опять в поликлинику, опять домой в постель.
Прибежала Леся с Янкой, длинно посмотрела черными сливами. Прихватила сзади волосы и засучила рукава. Худенькая, в красном спортивном костюме, замелькала по дому. Забыла, что решила со свекровью построже, раз Юра с тещей не разговаривает.
И внучка посерьёзнела, села возле бабушки, погладила щёку:
- Бедная, бедная баба Надя! - крепко поцеловала, заглядывая в лицо, сверкая глазками:
- Правда, уже не болит!?
Слеза вспухла в уголке, залила зрачок:
- Правда! Не болит.
- Теперь надо поспать! - строго сказала Янка, прикрыла ей веки горячими ладошками. Завела, наклоняясь почти к самому уху:
- Сп-я-а-т уста-а-лые иг-ру-ш-ки…

Второй раз Надежда Ивановна убежала из дому через три дня. На велосипед и – вперед, по делам: «Спать по жизни нечего, как говорится, на том свете отдохнем». Сначала с опаской, потом - да нормально всё. Поработала малость - ничего. Аг-га - вылечилась! И - опять по полной программе.

Третий раз - как полилось!
Случилось дома, когда картошку чистила. Села в ванной на пол, склонилась над тазиком. Крови-крови.., мысли мутные: «Должно ведь остановиться!». Муж, цепляясь дрожащей рукой за седые волосы, совсем растерялся; кровь с детства не переносит. Пока собрался звонить, Мыкуляк прискочил – случайно так получилось. Кинулся поднимать тетю Надю с пола, почти поднял. На Володю так и повалилась. Уже только в Тячев везти.
Приехала «скорая», больная в сознание не приходила. Быстро в райцентр, в больницу, и сразу на стол.
Начали прижигать лопнувший кровеносный сосуд в носу, разорвался другой, повыше. Добрались до этого, лопнул выше.
Слава Богу, успели. Капельница, донорская кровь. Какой-то алкоголик давеча сдал, но ничего подошла. Шутили, как бы теперь и Надежда Ивановна пьянкой не увлеклась.

Совхоз «Верховина» располагался на землях Буштина и ближних сёл. Молодым агрономом прибыла она сюда из Полтавщины по распределению. Весёлая, с толстой косой, кареглазая – не один парень заглядывался. По работе каждый день на велосипеде десятки километров накручивала. Звонкий Надин голос слышен был и в яблоневых садах, в клубнике, на фермах, в конторе.
Многие люди за тридцать пять лет работы в совхозе узнали ее, стали почти родными; да и депутатом сельсовета Надежда Ивановна многие годы. Как услышали, что приключилось, кинулись в больницу. Кто на автобусе, у кого денег нет - на велосипеде. Постучатся несмело: “Иванивна, як вы?”.
Другие палаты переполнены, она - одна, как министр. А дверь не закрывается. Непривычно это в больнице: посетители, шумно...
Медсестра – полная, щёки красные, бородавка на подбородке:
- Звыняйте, а якойи вы виры?
- Православная я!
- Нэ можэ быты, у нас лыш до баптисткы так прыходылы!..

Опять дома, на диване в гостиной. Кажется, даже смирилась, что какое-то время проведет в постели.
Под рукой детектив, только строчки бессвязными стали, ничего в голову не лезет. Кругом тихо, покойно, за стеной телевизор едва слышно бормочет, в коридоре холодильник включился.
А в окне слива качается, ветками в стекло постукивает. На улицу вызывает.
Да, уехали Янка с невесткой. Боже, как далеко ее неспокойные дети. Опять Володя приходил. Измерил давление, погрозил толстым пальцем.
И дальше калейдоскоп: «Как там картошка, двор Юре подсыпать повыше, на заседании сельсовета надоедать за ремонт улицы, черешни отходят - срочно соседей пригласить…»
Испуганно подняла глаза на икону в серебряном окладе, Николай-угодник смотрит сурово-сурово. А, может, и показалось, в полумраке не очень видать.

Край неба светлел и розовел. Красное, оранжевое, желтое, солнце вставало; разом плеснуло золотом, залило двор. Надрывно заорал молодой петух, черный с жёлтыми перьями на шее, заквохтали куры. Хрипло кувикнула свинья с надорванным ухом, тяжело двинула деревянным корытом.
Лучи заглянули и в дом, гостиную, через щель в шторах с рыжими подсолнечниками. Разогнали по углам предутренний сумрак, осветили диван с коричневой обивкой из-под простыни и покрывала.
Как изображение на фотобумаге, проявились черты немолодой женщины. Затрепетали длинные ресницы, и открылись глаза. Мигнули несколько раз, глянули осмысленно.
Слава Богу, ещё так много работы было впереди!

1147 зн. ДОМОЙ.

Наконец, приехали. Автобус рванул, едва дверь закрылась за спиной Юры. И сразу взгляд - окно на восемнадцатом этаже. Ярким жёлтым пятнышком проглядывает за занавеской включённая люстра - девочки дома, уже, наверное, ждут его. Так бы и полетел прямо отсюда.
И ветер подходящий, плотный и ровный. Уже и рукава рубашки захлопали в надежде превратиться в крылья…
Увы, - пригорюнился Юра, - давно я не пилот... Теперь только пешочком.
Как всегда, безразличные лица охранников на проходной, детский галдёж во дворе. И лифт, обитой фанерой изнутри временно превращённый в грузовой. Надписи фламастером: «Матан – застрелиться!», «Маня любит Ваню», Эй-си-ди-си – форева», «Вы бывали когда-нибудь в комнате смеха?»…
На стук в дверь с радостным криком выскочила маленькая дочь:
- Папа пришёл!
И голос жены:
- Быстро вынеси мусор!
"И зачем я так торопился домой?" - обижено отвернулся Юра.
- Шучу я, - засмеялась Леся, - ты что, анекдот забыл?
«Ну, да», - вспомнил Юра, - «у жены любовник, пока муж занят мусором, тот спокойно уйдет».

А мусор всё равно пришлось вынести…

4 711 зн. И ТОГДА К НЕМУ ПОДОШЁЛ МИЛИЦИОНЕР...

Занятия на литературном семинаре Юра очень ценил, но пришлось уйти чуть раньше.
Есть один детский сад на пересечении Ленинского и Университетского, и ходит туда девочка Яна. Пяти лет от роду, родилась на День Космонавтики, любит маму и папу, бабушку Юлю, бабушку Надю, шоколад...
Да, космонавтики... - стоит это Юра, бывало, на рынке, на своей точке; мужские брюки как бы Австрия и Германия, детские куртки... Летом жара - не передохнуть, асфальтом с дороги тянет, как во время дорожных работ. Или - зима, мороз. Тоскливо.
А поглядит вверх, на титанового Гагарина над площадью... Сразу и 12 апреля, и маленькая дочь вспомнится, и улыбка у Юры появится. Как говорит дочурка в видеокамеру:
- Папа поехал на поезде! Чух-чух-чух-чух... - и давай крутить кулачками, колёса паровоза в движении показывать.
Один только раз оставили её папа и мама в детском саду на ночь. Весь вечер и часть ночи бедная девочка проплакала, всё хотела увидеть родителей. Юра тоже переживал, всю ночь ворочался, о маме и говорить нечего. Побежал к дочке с утра: «Как ты там, наше золотце!» А когда увидел её, бледную, несчастную, зарёкся на круглосуточную оставлять. Столько уже времени после того случая прошло, вечно увлекающаяся Янка ничего не держит в голове, но это... Каждое утро, прощаясь с отцом, не забывает спросить:
- А ты меня сегодня заберёшь?
…Так вот, выскочил Юра из института, на часах десять минут восьмого. Утром договорился с воспитательницей, чтобы до восьми подождала. С Янкой тоже - несколько раз повторил, что точно придёт.
Летел по переходу между линиями метро, параллельно размышляя:
- Понравится ли на следующем семинаре новый рассказ, …одно дело глазами глянуть, и другое, когда со своими изумительными ударениями прочитаешь... вот бы научиться как Володя, главное, писать так научиться… нет, говорят, с этим надо родиться...
И... заметил вдруг - не туда едет! А времени под обрез!
Тут уж Юра задёргался! В такие минуты главное правильно определиться, потому что в панике ещё больше запутаешься!
Разобрался. Возвратился на Пушкинскую, перебежал на Тверскую, Новокузнецкая...
Фу: «Следующая станция - Ленинский проспект!». Если и с троллейбусом нормально, успеет.
Обгоняя всех на эскалаторе, вылетел из стеклянных дверей, лотки - книги, газеты, бананы... Менты. Здесь одна из постоянных засад.
Четыре в форме, с автоматами, двое в бронежилетах. И зачем оружие, спрашивается? Представил репортаж в передаче «Дежурная часть»: «Когда стражи порядка попросили денег, пострадавший оказал сопротивление...».
Милиционер, выступающими верхними зубами напоминающий бобра, неожиданно заступил дорогу. Лениво махнул рукой возле кепки с козырьком. Такие носят рокеры, только у него была защитного цвета и без фирменных надписей:
- Ваши документы!
Подобное Юра обычно не пропускал. Слишком уж большая злоба накопилась за три года нелегальной жизни в Москве. Нагловатым голосом начинал вычитывать:
- По правилам, вы сначала должны представиться. Покажите, пожалуйста, удостоверение.
Громко прочитывая фамилию, объяснял:
- Некоторые стражи порядка не прочь нарушить права граждан, поэтому не помешает, если вдруг… на кого жаловаться.
Иногда ещё добавлял:
- Да, в Европе за такое подают в суд. Вы обижаете меня, выделив из толпы. Что я чем-то отличаюсь, не такой, как все...».
Но сегодня у Юры не было времени; молча достал документы. Тот долго всматривался в паспорт, регистрацию:
- И куда так торопимся?
«Как же», - подумал, - «Только скажу - обязательно задержишь в надежде, что попробую «откупиться».
- Да фильм, «Универсальный солдат» на «СТС». Посмотрел бы еще раз.
Но мент и дальше крутил в руках паспорт. Юра уже видел - еще минута… Не выдержал:
- И в детсад срочно, дочь забрать. Не успею до восьми, останется на круглосуточную. Девочка там очень плачет.
Милиционер оживился, спрятал документы во внутренний карман и жестом показал на машину:
- Что-то мне печать на регистрационном свидетельстве не нравится. Попрошу в отделение!
Юра в ужасе вздрогнул: «Боже, что скажет Яна!» и… проснулся. Он давно ехал в троллейбусе, вот и объявление бесстрастным механическим голосом: «Универмаг Москва». Еще плохо координируя движения, толкнул в бок здорового парня и вылетел на остановку, на улице уже темно, быстро, быстро… Ручные часы высветили без трёх минут восемь.
Среди деревьев и грибков песочниц мутно проявилось трёхэтажное здание детского сада. Свет только в одной группе.
И маленький силуэт Янки в окне.

1 810 зн. В МЕТРО.

Теория Дарвина доказывает, что обезьяну сделал человеком труд и общение. Вопрос происхождения каждый решает по-разному, но одно бесспорно - потребность общения в человеке чрезвычайно сильна.
Юра с товарищем по литературному семинару любили беседовать после занятий на лавочке в парке. В летнюю жару неплохо посидеть возле фонтана. А в конце осени прохлады хватало и без водяных брызг.
Не найдя ничего лучшего, этим вечером уединились в метро. Среди тысяч неумолчно шаркающих ног, усталого голоса дежурной, грохота и рёва поездов…
Свободная лавка нашлась только возле самого туннеля. Норой огромного крота он чернел прямо перед ними, сюда друг за дружкой ныряли поезда вечернего метро. Были новые, угловатые вагоны, были и старые, обтекателями вентиляции на крыше напоминавшие спины динозавров с выступающими костяными позвонками.
Как собака с принесенной палкой, очередной поезд останавливался у их ног, и можно было сказать еще пару фраз. Пока состав не наполнялся пассажирами, получая внутреннюю готовность сделать бросок к следующей станции.
Двери с причмокиванием закрывались, поезд трогался с места, все быстрее и быстрее... И Юра опять смотрел немое кино, когда собеседник раскрывал рот, словно рыба на воздухе, в попытке перекричать грохот, рев и свист. Края черной дыры тоннеля откусывали вагон за вагоном, с затихающим ревом состав пропадал...
Можно было торопливо насладиться почти тишиной, сказать еще несколько фраз. Пока с другой стороны перрона с нарастающим ревом не появлялся еще один поезд.

С возрастом все больше ценят люди удовольствие сказать еще слово другу. И всё больше - радость быть услышанными.

25 274 зн. ДОМ.

Ч Е Р Н О В И К (обычно не выставлю настолько сырой материал, но если читать "Юркин калейдоскоп" как цельный текст, то без истории о строительстве дома образ героя получается недостаточно прорисованным).

Юрий грезил о большом и красивом особняке.
Основным был даже не проект – к нему пришел позже, рассматривая чужие дворцы. Главным было ощущение. От Него, дома. Вместительного, но не громадного, с большими комнатами, но компактного.
В среде интеллигентных людей, к которым Юрий себя относил, мечтать о чем-то грубо-материальном почти неприлично. Жильё, которое возводишь сам, к таким вещам точно не относилось! Здесь было творчество, даже искусство - на этапе плана. И победы над своей ленью и «малостью» - при строительстве. Каждую минуту по-новому «озадаченной» жизни чувствуешь себя мужиком.

Тяжело двигать огромную работу, если нет денег. Реально, если и желание огромное.
Какие-то деньги можно было «найти» на поездках к соседям - рядом Венгрия, Румыния и Словакия. Польша и Югославия тоже недалеко.

В шесть утра, позёвывая, груженые сумками и сумочками, детскими колясками Мальвина, собирались в центре Дубового работники завода. В клубах дыма от полусгоревшей солярки, подъезжал грязно-красный Икарус.
- Прошу ещё раз проверить зарубежные паспорта! Возвращаться с границы не будем!
…Приезжали, располагались на рынке маленьким табором. Раскладывали немудрёный товар – кастрюльки, тёрки, чеснокодавилки, детские игрушки, инструмент, свёрла с завода… И гордость заводского ширпотреба – яркие, летние раскладные Мальвины. Если недорого, их ценили даже в Европе.
Любопытно заглядывая в глаза, подтягивались словаки и словачки. Юра начинал продажи, искоса поглядывая на соседей. Вот рядом девушка Ольга из конструкторского отдела, мастер Ваня из его цеха, однокурсник Вася Голубка… Главный технолог, высокий, солидный, с гуцульскими усами, убедительно рекламирует набор инструментов…

(рассказ в работе, будет здесь чуть позже; начало его выставлено здесь лишь для понимания Вами приблизительной структуры романа).

2 720 зн. ПРИВЫЧКА.

Каждый день в нескончаемой волне студентов-вечерников можно увидеть девочку Яну с отцом.
Папа отстранённо думает:
«Снова студент, МГУ! До сих пор восхищение перед чудом. Доныне возбуждение, когда рядом сотни молодых, веселых и беззаботных, совершенно разных и чем-то похожих молодых людей. Эти юноши и девушки заряжают энергией, дают силу и уверенность...
Теперь ты с ними, и любые проблемы кажутся ничтожными. Плывешь на волне всеобщего хорошего настроения, такая раскрепощённость вокруг… Попробуй крикнуть от полноты чувств, и никто не удивится, без раздражения примут любую выходку. Эти молодые люди, эти учебные корпуса, это настроение - дают удивительную полноту душе».
Папа вышагивает быстро и размашисто. Девочка бежит, чуть суматошно машет руками, она привыкла. От дождя закрывается капюшоном куртки, от колючего снега с ветром - рукой в пушистой розовой варежке. В щиплючий мороз морщит носик и сама подгоняет папу - ну же, быстрее!
Одни и те же студенты идут каждый день в здание. Давно свыклись с фигурами папы и дочки. Которые, ещё годик, станут обыденными, как серебристые ели перед входом, как шпиль Главного Здания неподалеку…
Вот и Первый Гуманитарный, и медлительный лифт. Указания этажей на длинной световой пластинке подолгу замирают, словно забывая, в какую сторону двигаться. Янка сдергивает красную вязаную шапку-колокол и приглаживает мокрые каштановые пряди на лбу.
Наконец, лифт приезжает. Пряча улыбку, папа смотрит, как дочка протискивается в середину, как тянет из дверей ладошку: «Быстлее!» Клетушка наполняется под завязку, и Янка пролезает до кнопок. Став на цыпочки, нажимает верхнюю, с цифрой одиннадцать, нарисованную фломастером возле шестерки.
Лифт кряхтит, звенит. Подолгу задумывается на этажах, стоит ли закрывать дверь. Зрачками-пуговицами, черными и блестящими, девочка глядит на весёлые лица вокруг. И сама улыбается, смешно морща носик и снизывая плечиком. Гордая тем, что знает нужную кнопку, что едет на учебу вместе с взрослыми…
Ещё через минуту папа с дочкой выходят и быстро топочут по пустому коридору. Тихонько открыв дверь аудитории, на цыпочках подходят к своей парте.
Из-под сиреневой куртки девочки появляется красный комбинезон с вышитыми Микки Маусами на коленях. Она ставит на парту яркий чемоданчик с конструктором - жёлтый с одной стороны и алый с другой. С придыханием папа достает драгоценность - нот-бук.
Лишь едва слышные, быстрые удары по клавиатуре и редкий стук Янкиных пластмассовых деталей будут примешиваться к голосу преподавателя. Иногда, забывшись, останавливает на них взгляд. Он давно не думает, что университет превращается в детский сад. Он тоже привык…

15 498 зн. ГИПНОЗ.

Клиент остановился, Юра вежливо поздоровался.
Жёсткие курчавые волосы с сединой, крючковатый нос и чуть отвисшие щёки – гостя легко было представить скрипачом, с пейсами и в сюртучке наяривающим «семь-сорок», ювелиром... Продать этому – надо умудриться.
Но безразличная маска человека всё знающего – и уж точно лучше вас понимающего! - поменялась на лицо удивленное. Даже рот раскрыл! Столько хороших фильмов в одном месте ещё нигде и никогда не видел.
Та-а-к. Английский свитер из тонкой шерсти, тусклый отсвет золотых часов толщиной с рублёвую монету – всё неброско и дорого. Чисто выбрит, аккуратные виски, на длинном пальце правой руки вмятина - след от авторучки. Похоже, можно потом предложить и что-то более интеллектуальное. Джармуша, Ларса фон Триера?
Без вступления, словно в продолжение разговора:
- Только лучшее, выборка из легальных ДВД. Не ниже семи балов, по десятибалльной, по отзывам экспертов…
Фраза за фразой, не быстро и не медленно, каждое слово отточено.
В воздухе вдруг словно проявилась неслышная вибрация. Глаза клиента затуманились, уже ловил каждое слово как откровение. Будто потерял волю, послушно выполняя указания:
- Этот фильм просто обязательно. Зеленая миля – лучшая экранизация Стивена Кинга, и второй лучший фильм с Томом Хэнксом, после Фореста Гампа… Побег из Шоушенка, того же Фрэнка Дерабонта, вторая…
Гора купленных фильмов росла, росла… Оп, деньги кончились!
Ещё чумной, гость вышел из павильона.
Юра осторожно выглядывал из-за вращающегося стенда. Всегда было одно и то же. Клиент начинал идти медленнее, останавливался, недоуменно смотрел на тяжелые пакеты в руках. Словно раздумывал, не отнести ли диски обратно.
Но фильмы-то все исключительные! У специалиста Юрия строгая установка – не обманывать клиента. Тот должен быть восхищен выбором. Вернуться только за следующими фильмами, ещё, ещё…
Увы, гипнотическая связь с покупателем устанавливалась очень редко.

А ведь когда-то...
На отлично, как всегда, Юра закончил седьмой класс. На дворе семьдесят восьмой. Апрельская революция в Афганистане, Леонид Ильич Брежнев высоко оценил разработку акта по сотрудничеству в Европе. Многие тысячи доморощенных строителей из Закарпатья, накопив отпуска и отгулы, отправились по всему Союзу, чтобы заработать на свои дома. Отец достал для Юры путёвку в пионерский лагерь Юный художник.
Горная дорога поднималась и опускалась, петляла, то и дело подставляя выбоины. Большой старый ЛАЗ, полный народу, карабкался всё выше. Ветви в густой листве нависали над нешироким асфальтом. Пробиваясь между ними, солнечный свет порциями попадал в салон. Словно кто-то, зачерпнув лопатой, бросал и бросал в окна солнечные зайчики. Они играли, бегали по лицам пассажиров…
Наконец, городок Свалява. Улочки с крепкими одно-двухэтажными домами, редкие вкрапления ульев-пятиэтажек, лесокомбинат. За околицей - курчавые горы с яркой листвой бука, ольхи, явора, зарослей лещины, ближе к вершинам тёмная еловая зелень в синеву. Желтые лысины полонин с копнами сена, журавли колодцев, редкие деревянные хыжки с подслеповатыми окошками и деревянными же, тёмными островерхими крышами.
Пионерские линейки, костры, походы, экскурсии… Мукачевский замок, Ужгородский краеведческий музей – тоже в старинных замковых стенах. Или походы в горы, высоко на Бескид, когда идёшь и идёшь в полумраке сплошных еловых крон. Опавшие бесчисленные иглы сухо трещат под ногами, шагаешь по щиколотку, как в песке; ни травинки внизу без единого лучика солнца, жизнь высоко, где ещё молодые ветви. И нежно-изумрудные ёлочки - на вырубке. Синева колокольчиков, крепкие белые грибочки среди древесных корней и упругих стеблей травы. Жуки, паучки и мухи. Ёжик фыркнет под кустом, мелькнёт серый заяц…
Ездили на пленэры, тарахтя деревянными мольбертами с алюминиевой раздвижной треногой. Выбирали куски пейзажей, устраивая видоискатель из большого и указательного пальцев обеих рук. Переходили с места на место, сосредоточенно всматривались. Готовили палитру, смешивая на фанерке с дыркой под палец масляные краски из свинцовых тюбиков, с каплей олифы из плоской пластиковой бутылочки. На два-три часа воцарялась тишина.
Возвращались в лагерь, обед, затем короткий сон.
Юра убегал с товарищем, Мишей из села Биловарци, с мёртвого часа. Лениво болтали в беседке. Стол и лавочки под двускатной деревянной крышей - из обесцвеченных осенними дождями досок, со щелями в палец. Листья клёна и калины со всех сторон. Сидели, словно в зелёной пещере.
Юра рассказывал истории из проглоченных книг, впечатлительный товарищ ахал…
Чувствовал странную власть над Мишей. А однажды оформились и смутные, то и дело посещавшие мысли:
- Давай попробуем гипноз!
- Давай! – загорелся тот, - как это?
Юра начал вспоминать прочитанное. Строго вперился в товарища, вытянул руки с растопыренными пальцами. Медленно начал:
- Я буду считать до десяти. С каждой цифрой страх будет всё сильнее заползать в твое сердце. Один! Ты чувствуешь, как холодной тенью…
К концу сеанса зрачки Миши в ужасе расширялись, голова вжималась в плечи, дрожали руки. Затем Юра успокаивал, командами постепенно снимая внушение.
Уже едва ждали мёртвого часа. Товарища влекло всё необычное, Косте хотелось чувствовать свою силу. Если не в школьных драках, то в этом. Хотелось могущества, признания. И внимания девчонок.
Мадьярка Котика, по-нашему, Катя. Невысокая, черноглазенькая. Изящный носик, изящная фигурка, длинные остро модные, зелёные шорты над тонкими коленками. «Нэм ыртэм, нэм тудом, дьере идэ» - не знаю, не понимаю, иди сюда. Как она плясала на вечерних дискотеках!
Тоже посетила беседку. Сказала после сеанса, вежливо, равнодушно, с едва заметным акцентом:
- Да, вроде почувствовала.
Нет, надо что-то эффектное!
Сказал на следующий день вечному испытуемому:
- Давай попробуем с головной болью. Если получится её вызвать, значит, получится и снять.
- Логично! – согласился Миша.
И Юра закрутил руками магические пассы, с пронзающим насквозь взглядом и требовательным голосом. Последнее слово:
- Десять!
Маленький растерянный Миша сидел на лавочке, могущественный медиум Юрий, казалось, не помещался в беседке. Подопытный с кривой улыбкой - радость от удавшегося эксперимента и реальная боль:
- Да! Получилось! Голова просто раскалывается! Давай, снимай быстрее!
Юра:
- Я буду считать до десяти. Когда скажу десять, голова не будет болеть!
Великий гипнотизер не знал, что слова несут разный информационный заряд. Когда рядом со значимым словом «болит» ставишь маленькое «не», смысл последнего для гипнотизируемого теряется. Получается лишь – «болит, болит, болит!»
Час, второй, Мише только хуже.
Пришлось обоим сходить к доктору. Конечно, о причинах не рассказывали. Посмотрел, пожал плечами, дал таблетку.
Не помогло. Страдал бедный товарищ до самого вечера. Кое-как уснул, боль прошла наутро.
…Миша на Костю обиделся. Во всём «этом» он больше не участвовал.
Можно было ещё найти испытуемых, но и у гипнотизера появились сомнения.
Уже дома, в сентябре, затащил одноклассницу Лену в укромное место за школьную мастерскую. Пообещал показать нечто интересное.
Но… только заговорил строгим голосом, только начал крутить руками, девушка заржала. С детства привыкла, что Юру называли Буржуём за излишне заметную деловую хватку. Ну, как же это, он - и вдруг гипнотизер?!
На этом занятия гипнозом для Юры и закончились…

Посмотрел на правое боковое зеркало и включил поворотник. Выворачивая из крайней левой, утопил газ. Сто шестьдесят семь лошадей под капотом Камри вмиг вынесли на соседнюю полосу. Хорошо, при покупке не хватило денег на медлительный «автомат» - «механика» вещь: как воткнул, так и поехал. Опять перестроение с ускорением, третья полоса, первая. Подключился сосед на пятой беэмвешке, замелькал справа-слева – конечно, сзади! Ещё один на хонда аккорд, ещё - на субару-импреза, ещё… На МКАДе начинались очередные погонялки.
Обгон справа запрещён, и когда пред тобой вдруг из разных сторон вылетают резвящиеся тачки, когда рычат моторы и воют тормоза, не мудрено и испугаться. «Чайники», офисные девушки и пенсионеры в страхе убегают на своих автомобильчиках к обочине, серьёзные люди плюются. А машины в гонке несутся, прыгают по полосам, подрезают друг друга – успевай тормозить.
Увы, дельтапланы в прошлом, и лишь это адреналиновое развлечение осталось у Юры. Чувство могущества техники, мощи мотора было сродни гипнозу. Удовольствие заставляло забыть о возрасте, об осмысленном отношении к жизни. В подобных гонках умудрялся оставлять позади, даже когда рулил стадевятисильной Примерой. Та ещё была задачка, с весом чуть ли не в полторы тонны! Врубал на пониженную, раскручивая обороты почти до семи тысяч, и его золотистая красавица летела не хуже заточенных под гонки БМВ.
Пока не узнал, что такое – докрутить до восьми. Когда обгон по встречной, а тяга вдруг проваливается. Словно двигатель украли из-под капота. Далекий Камаз уже рядом, в последний миг уходя на обочину, тучи гравия во всё стороны...
Тяжкие Юрины матюки. И, наверняка, просто свинцовые, в кабине фуры. Лучше не останавливаться, быстрее, быстрее.
Да уж…
Гонки, меж тем, утихали. Кто свернул на свою развязку, кто отстал. Главное – летящая и хулиганящая орава приближалась к посту ГАИ на МКАДе. Об этом уже предупредил в салонах автомобилей писк детекторов облучения, неправильно называемых авторадарами, об этом издалека загорелись цифры 100 в круге над каждой из пяти полос, на металлической ферме.
Машинально обогнул грузовик и возвратился в крайнюю левую. Оторвавшись от машины, мысли перетекли к воспоминаниям о наиболее успешном случае гипноза в жизни.
…Стипендию в самом тяжелом из двадцати семи вузов города Харькова, авиационном, платили с двумя «трояками» - они на автомате становились «пятёрками» в случае перехода в любой другой институт. Однако в начале третьего курса куратор Ойкин предупредил свою сто тридцать вторую группу – «удовлетворительно» на экзамене будет значить неполучение «степухи».
Словно обухом по голове! Ещё больше нажал на учёбу. В результате расстроился сон, появился нервный тик глаза - казалось, веко постоянно дёргается.
Зимние зачёты и экзамены сдал с одной тройкой. Стипендию, впрочем, дали.
Съездил в двадцатку, студенческую поликлинику на улице Дарвина. Психотерапевт выписал транквилизаторы и направление в институтский профилакторий.
Аккуратные комнаты на два человека, четырехразовое усиленное питание. И уйма интересных девушек с разных факультетов - перенапряжение в учёбе для более тонкой, женской психики чаще выходило боком.
А ещё самогипноз - аутотренинг.
У врача Тамары – полное лицо, бледная розовая помада губ, пышные русые волосы – был удивительно мягкий взгляд. Подождала, пока усядутся, включила расслабляющую музыку, развалилась в кресле:
- Пальцы рук тяжелеют, тело растекается…

Две недели пролетели, словно и не было. Юра освоил аутотренинг. Быстро засыпал с его помощью, нервный тик тоже прошел. Студенческая жизнь продолжалась: учеба, пиво, дискотеки, учеба… В ХАИ почти школьная система, когда отчёт по домашним заданиям во время всего семестра. Это в других вузах «от сессии до сессии живут студенты весело».
И вот – на носу экзамены летние. До них ещё куча зачётов и проект по Деталям машин. Два листа двадцать четвертого формата, плюс записка - страниц двадцать с расчетами.
Помимо проекта, на завтра три зачёта. Не спал всю ночь.
На занятиях отстрелялся по двум из трёх, показал чертежи и записку Деталей. Преподаватель почеркал - половину расчётов переделывать, лист перечертить полностью, второй исправить, записку переписать.
Вторая ночь - тоже без сна. Закончил утром, в полузабытьи, когда захлопали двери блока с уходящими на занятия одногруппниками. Между «парами» не подремлешь – ещё оформить записку. Несколько раз засыпал на лекциях, будили соседи, чтобы преподаватель не затаил обиду. Консультация по проекту – новые исправления. Но уже надежда, что завтра получится сдать. Длиннющий день никак не заканчивался. Юра ходил, как сомнамбула, отрубался, приходил в себя и продолжал работать - зачётная неделя серьёзнейшее дело! Не уложишься – не допустят к сессии!
И вот – вечер. Солнце красным шаром нырнуло в Павлово Поле. Белые зубы - девяти и двенадцатиэтажки молодого района Салтовка - теряли чёткость, пропадали в темнеющем небе. Загорелись тысячи огней. Ближе к полуночи постепенно гасли. Только три одиннадцатиэтажные громадины на горе, новые общежития авиационного, не собирались засыпать. Из раскрытых окон продолжался ор музыки да скрежет вилок по сковородам с жареной картошкой. Кто-то из счастливчиков, уже закрывших зачётную неделю, разливал трёхлитровыми банками жигулёвское из подвальчика на Хоме.
Юра был один. В вертикальных полосах зеркал рядышком на стене, увеличивающих комнатёнку вдвое, отражались полураскрученные бумажные трубы ватмана, чертёжная доска с таблеткой стального противовеса кульмана, разбросанные листы записки на кровати. На фоне темноты распахнутого окна.
Тупо смотрел на всё это осоловевшими красными глазами, не понимая, как найти в себе силы ещё хоть на минуту заняться проектом. И, уже отъезжающим сознанием, вдруг вспомнил… Тамара говорила об удивительных возможностях более высокого уровня аутотренинга. После представления о тяжелеющем теле «пойти» в обратную сторону.
Заторможено перелез на постель, лёг на спину. Часть листов записки посыпалась на пол, подушка плюхнулась туда же. После команды - «Тело тяж-ж-ё-л-ое, рас-тек-лось по кровати» - пошла другая: «Тело легче, легче…».
Внутренним зрением вдруг увидел, как всплыл над покрывалом, заколыхался на лёгком ветерке. С поджатыми к бёдрам руками и вытянутый в струнку… Сквозь распахнутые рамы, головой вперед он унёсся в небо.
Прошло не больше пятнадцати минут. На постели, среди измятых листов записки, Юра вышел из сеанса. С ясной и лёгкой головой, горы готовый свернуть.
В пятом часу утра вся работа была закончена. А днем на третьей «паре» проект сдан на «хорошо».
Да, бывало… Действительно, студенческие годы – лучшие в жизни! Хотя, в то же время… Сколько лет прошло, но до сих пор просыпался иногда в холодном поту: на носу сдача курсового, к которому ещё не приступал.
Однако, вот уже и въезд на Варшавское шоссе. Москва.

И снова работа. С утра закупка, поездка на три склада, без машины не справиться. Днём работа с клиентами, вперемешку с просмотром фильмов. Два-три - на работе и два-три - дома, без выходных; жена давно смирилась. В журналах, конечно, рейтинги, анонсы, тоже не упустим. Но если при рассказе о фильме у продавца восхищённо блестят глаза, клиент не устоит!

Оба-на! Знакомый человек с крючковатым носом! Смотрит так настороженно, искоса. Ругаться, что ли, пришел?
- Здравствуйте.
- Гм-м. Знаете, никому ещё не удавалось мне больше двух фильмов за раз... Жена эту кучу увидела - крики слышали соседи с первого этажа по шестнадцатый. А когда распробовала – третью неделю только дивиди смотрим.
Вытащил кошелёк, глянул внутрь. По-прежнему недовольно:
- Что ещё предложите?

2 049 зн. ЯНКА.

(из литературных опытов Юры).

Почему-то мне очень нравится эта девочка. Мы знакомы уже четыре года, и до сих пор она удивляет меня.
Первое – это большие, черные-пречерные глаза. Трудно не заглядеться в их блестящую глубину. Эти «гляделки» очень живые и хитрющие; только и смотрят, как бы чего разбить, порвать, измазать…
Янка капризна, по-взрослому упряма, но может и горестно расплакаться из-за ерунды. То и дело сжимает тонко очерченные губки: «меня обидели!»
Хотя, бывает и другое. Когда, напустив на себя оскорблённый вид, неожиданно и в полный голос расхохочется. Взрывается смехом, смеется звонко, во всё горло и очень заразительно. Словно разбрызгивает вокруг радость. При этом глаза прижмуриваются за длинными густыми ресницами, маленький нос смешно морщится, словно она вот-вот чихнет. И на левой упругой щёчке появляется, совсем как у мамы, ямочка.
Янка без памяти от бантов в волосах и нарядов. С мамой постоянная война из-за того, что даже в будний день дочка надевает самые нарядные платьица.
Девочке нравится разглядывать себя в зеркало. При этом она довольно говорит своему отражению: “Я касивая!” Корчить же рожицы может часами. Или начинает вертеть круглой попкой, поднимая руки в танцевальных движениях; устраивает целый театр на стуле перед зеркалом. Танцевать Янка очень любит. И умеет - голова высоко поднята, спинка выгнута, а движения по-кошачьему изящные. В детском садике преподавательница аэробики не перестаёт восхищаться: “У девочки врождённое чувство грации!”
Ещё Яна обожает подойти к сидящему папе или маме. Станет просто перед лицом, вытаращит глаза. И неожиданно поцелует, крепко прижавшись маленьким ртом. А потом обязательно вытрет губы ладошкой.

Да, Янка мне очень нравится. То ли потому, что она хорошенькая. То ли оттого, что когда девочка послушна, нет более доброго и милого существа.
Или… просто потому, что она – моя дочь?

10 403 зн. ПОД КАБЛУК?

Как все нормальные люди, Юра хотел жениться. Первый раз это проявилось в старшей группе детского сада. Никак нельзя было допустить, чтобы Оксанка, такая веселая и такая кареглазая, досталась другому. Правда, воспитательница Ольга Михайловна сказала, что пяти лет для женитьбы маловато, надо ещё подрасти. Но это если расписываться! Мужем и женой можно стать понарошку.
Дети из группы носились по двору, лазили на железную лесенку, раскрашенную во всё цвета радуги, летали на качелях из дощечки и двух цепей. Девочка ковырялась в песочнице. Внимательно огляделся, подошёл. Дёрнул за рукав розового свитерка, приложив палец к губам:
- Тс-с! Пошли в беседку!
Юрик – метр без кепки, с большой накоротко стриженой головой с чубчиком. Оксанка – вровень, плотненькая, с короткими косичками, торчащими в стороны. Одной рукой крутила пуговицу на животе, другой держала синюю пластмассовую лопатку. А ещё, приоткрыв рот, с любопытством поглядывала на мальчика.
- Оксана, а хорошо, когда тебя защищают! Как мы вчера Ваньке надавали…
- Да-а-а! – заулыбалась во все молочные зубки.
- И я всегда-всегда тебе помогать буду! Давай женимся!
Сжала губки, вытаращилась:
- Ну, давай!? А как это?
- Сначала надо поцеловаться.
Подошёл ближе. Девочка и глазки закрыла, томно и немножко испуганно. Прицелился, ткнулся губами в ее губы. Уловив, между прочим, сладость – конфета Молочная! Распахнула глаза, недоверчиво:
- Получилось?
- Ка-а-нечно! Мы теперь совсем как взрослые!
Какое-то время ходили, взявшись за руки. Только крики со всех сторон: «Тили-тили-тесто!» парочке не понравились. Решили уже, было, перейти на нелегальное положение. Но Оксанкин отец, военный из радиопеленгатора, что на горе в Вонигово, получил другое место службы. Забрал семью вместе с дочкой.
Надо было искать другую женщину.
Была здесь, кстати, ещё проблема. Жениться Юра, конечно, хотел. Жить, как с супругами другие мужчины, не желал совершенно. Жёны – он точно видел! - ругали своих мужей, судили, правильно-неправильно те поступили…
Не, на такое Юра не согласен! Мало того, что дома отец лупил, в школе попадало, так это что – и в семье покоя не будет!?
Хотелось, как у папы с мамой – как сказал, так и будет; если только она его заранее не подготовит. Но разве может так повезти Косте, как его родителям?
Боязнь стать тем, что потом назовут подкаблучником, с годами лишь усилилась.

И вот - в двадцать шесть лет встретил Лесю. У ее подруги, с которой вечером собирался на дискотеку. Хорошо, что удалось взять и «третью лишнюю».
Прибежал к Лесе на следующий же день после знакомства. Выскочила из дому:
- Что-то со Светой?
Вроде и не рассыпал вчера намёки во время медленных танцев, когда приходила её очередь: «Где только был я, что не заметил раньше такую девушку!», «Как теперь разговаривать со Светой? Лишь тебя вспоминать буду!», «Как я счастлив, что согласилась пойти на танцы!»...
- Да нет, при чем здесь… Знаешь, долго голову ломал, какую бы причину найти. Не получилось, явился без причины. Ты мне очень-очень нравишься, можно, я буду приходить?
А уже при следующей встрече и сказал, как двадцать лет назад Оксанке в детском садике:
- Хочу на тебе жениться!
Только вот, насчет женских повадок… Неужели и Леся, такая милая и хорошая, станет фурией? Да, сейчас он за ней ухаживает. Но ведь, значит, во всём уступает! Девушка и привыкнет, захочет верховодить и в замужестве!
Допустить это было никак невозможно. Юра снова надолго задумался. Юра всё тщательно продумал.
При новой встрече начал:
- Ты знаешь, что у меня всё получается.
- Ага, сотни раз хвастался.
- Не задумывалась, почему? Потому что верю в свои силы. А верю потому, что получается. Замкнутый круг.
- Что же из этого следует? – хитро усмехнулась девушка.
- Очень важно веру не потерять. Значит – всё должно быть по-моему.
И потянулся нежно её поцеловать. Подсластить, так сказать, пилюлю.
- Подожди-подожди! Ты запланировал меня поцеловать?
Уже понятно, почему так построила фразу. Но и переигрывать поздно.
- Да! Запланировал. И получится!
- Ни фиг-га подобного! Не получится!
Какое-то время упорно тыкался губами в упрямо сжатые Лесины - пока получалось, как первый поцелуй с Оксанкой. Крепко взял руками сзади за длинные косы, насильно повернул, насильно поцеловал. Сразу получив по лицу со всего маху.
Яро нахмурился:
- Всё равно должно быть по-моему! Я тебя очень люблю. Но ещё важнее - верить в себя!
И, не попрощавшись, ушел.
Небывалый случай – не звонил Лесе три дня. Позвонил на четвертый. До дрожи в коленках опасаясь, что придется на-попятную, игра ведь - на грани фола:
- Привет! Можно сегодня зайти?
- Заходи…
Сделала вид - ничего не случилось. Ну, что ты с таким упрямым сделаешь – парень-то в целом хороший!

Когда пришло время, Юра повел Лесю венчаться.
Был яркий летный день, и такое же солнечное настроение не покидало молодого. По-особому торжественно звучали в лёгком полумраке церкви, перед образами, слова его тёзки, отца Юрия. К концу церемонии, улыбаясь в седые усы-бороду, почему-то поменял молодых местами. Не потому ли, что половинка церковной двери закрыта?
А жених уже заранее спросил невесту, не хочет ли что-то сказать, или о чём-то договориться - нет? Хорошо! Новый светлый мир, мир женатых людей, всё ближе, и любимая жена рядом. Идя под руку, ускорила шаг, чтобы быстрее выскочить из храма. Оказывается, примета такая, кто выйдет первый, тот и будет главным в семье. Но Юра тоже в курсе. Перед самым порогом уверенно задвинул Лесю под закрытую половинку, и первым вышел наружу. Ещё через секунду целуя обиженные и улыбающиеся губы супруги.
Отгуляли свадьбу, началась совместная жизнь. Юра был настороже. У мужчин, даже самых сильных духом, в подсознании - жизнь борьба, но дом тихая гавань, где можно расслабиться. Вот здесь и берёт его крепко супруга нежными руками. От соглашения по графику близких встреч и до контроля семейной кассы.
Однако - Юра стопроцентно уверен - женщина скорее простит мужу грубость, чем слабость. Древние инстинкты заставляют её искать сильное плечо. А примеры из «вокруг» – другое: побыстрее законопатить муженька под каблук. Когда же это удалось, получается разрыв между инстинктом и жизнью - какой он сильный, если позволил!? Отсюда и раздражение, непонятное самой мадам, даже разводы…
Так что мужчина-глава для семьи - самый выгодный. Если, конечно, это настоящий мужик!

Первое время и в семье Юры было всё очень непросто. Упрямая жена и упрямый муж – только искры летели. Ему снова приходилось много и часто играть. Прикидываться ещё более твёрдым, чем на самом деле.
Хотя, со временем тоже поменялся. Отдал «часть властных полномочий». Можно иногда уступить в тактических вопросах, не уступая в стратегических.
Ну, там, хотела жена водить машину – раньше был категорически против; и реакция у женщины не та, и излишне самостоятельной станет, и вообще. С другой стороны, конечно, жена-водитель и заменит в долгой дороге, и домой доставит, если выпьешь в гостях…
Нет, всё же мужчина у руля должен быть!
Только в один прекрасный день фирма, в которой Леся работала, переехала в Дзержинский. А это из Южного Бутово - два часа на общественном транспорте, или от пятнадцати минут до часу - на авто по кольцевой.
И Юра согласился. Даже сам научил жену трогаться с места. Ещё чуток с инструктором поездила.
А потом… Та ещё была история! Согласилась вечером «бесправная» пока Леся вместе с мужем попробовать движение по московским дорогам.
Южное Бутово, тихая улица Изюмская. Поехали. Жена и фары включила, и левый поворотник, чтобы объехать серебристую Волгу на обочине. Но это ведь надо и вперёд смотреть, и на стоящие справа автомобили, да ещё и в левое боковое зеркало на попутные поглядывать!
И… удар! Девятка Юры врезается в Волгу. В которой ещё и водитель сидит очень некстати!
Столкновение было не столь уж сильным - скорость небольшая, бампера пластмассовые. Так, царапины только. Но собственник, лет пятидесяти, сразу сориентировался. Выскочил из машины, такой весь из себя культурный, с правильным русским языком и грузинским акцентом. Очень спокойно сообщил:
- Новый бампер стоит пять тысяч рублей, и неизвестно, какие там скрытые повреждения, обязательно надо вызвать милицию, у девушки, конечно, права есть, и в страховку вписана…
В общем, заплатили по полной.
Был соблазн почитать Лесе нотации, но ещё недавно всем хвастался, как хорошо научил ездить. Да и сам когда-то начинал гораздо хуже. Бил машину почти каждую неделю.
А вот жена после того случая больше не вляпывалась.

Или - встал в своё время вопрос, как дочке Янке к родителям обращаться. Леся заявила мужу:
- Можешь требовать к себе на вы, а я всё равно буду на ты. Ты и старше, девять лет разницы, я же хочу дочери близкой, как подругой быть.
- Ну, допустим, не девять, восемь с половиной! – обиделся Юра, - При чем тут возраст – так у нас в Закарпатье принято. Должен ребёнок с родителями уважительно, дистанция должна быть!
Хотя – если с мамой на ты, а с папой на вы – это вообще цирк! И он согласился.
Правда, здесь уступка получилась временной. Потому что когда в тринадцать лет у дочери начался переходный возраст… О чём ни говорили ей родители, только и слышали, что недовольное фырканье. Леся даже плакала иногда:
- Ты понимаешь, у Яны характер сильнее, не могу с ней справиться!
А когда ещё дочка маме сказала:
- Ты с ума сошла? - это было последнее, что Юра вытерпел.
И он решился перевернуть, что когда-то уступил по глупости. А, скорее, по молодости, по неопытности. Продумал целую речь, приготовился к крику, даже к долгой ссоре. Но Леся лишь сказала устало:
- Делай, как знаешь. Только - в тринадцать лет переучивать?!
- Ничего! Переучим! – ответил бодро. Бодро и довольно - что обошлось «малой кровью».
Хорошо, что тогда настоял. Всё же девица послушнее стала.

Много лет прожили вместе Юра и Леся, не один пуд соли съели. Старшей дочери семнадцатый, Оксанке пятый год пошёл. Но жена до сих пор изредка пробует - а вдруг муж уже расслабился?

701 зн. ОЖИДАНИЕ.

Сухие скрученные листья шуршат и скребут по асфальту, подпрыгивают, неустанно движутся в ночной тишине. А ветер сипло дышит в унисон, хрипит и вздыхает. Притомившись за год, он рассказывает об осени, скорой зиме, тоскливом и смиренном ожидании невеселых дней.
Темные массивы деревьев черны на фоне вечернего неба, тени мягки и сглажены. Тонкие церковные свечи фонарей безразлично выстроились в нескончаемый, пропадающий в темноте ряд. Верхушки их словно загнутые книзу фитили, огоньки немигающе глядят в лицо ночи. Они даже не пытаются разогнать темноту, они испуганно застыли перед обещанием грядущих холодов, разлитым вокруг.

7 252 зн. ПЕРЕЗАГРУЗКА.

Юра очень хотел наследника. Дочка уже была, и нельзя сказать, что отца разочаровала. Росла Янка и умной, и красивой. Здорово напоминала папу в детстве, была похожей и на маму. Правда, характер у девочки… Тоже в отца.
Хотел Юра сына, потому что… хотел, и всё тут! Да и несправедливо это – женщин в семье двое, а мужчина только один! Когда ссорился, с младшей или старшей, всегда дружили против папы.
Насчет увеличить семью начал подкатываться к жене почти сразу после рождения Янки. Идея то всплывала в голове, то под грузом проблем пряталась далеко и глубоко - на дворе были непростые девяностые!
В Москве, когда снова стал студентом, семья начала жить легально. Хотя, было уже когда-то немножко официального проживания… Юра вспомнил о пополнении семьи. Сразу получив от дорогой супруги «дулю с маком» и под самый нос.
Леся разоралась на весь блок. Долго потом Юра перед китайцами из соседней комнаты глаза прятал.
- Ты что, забыл, как нас в пятнадцать градусов мороза с маленьким ребенком на улицу выбрасывали – меня до сих пор трясет! А когда после девяносто восьмого года кризиса моей зарплатой оплачивали и комнату, и твою учёбу, и жрачку на семью?!
- Да ладно, и я старался, тоже что-то зарабатывал!
- В общем, - подвела черту Леся, - или мы возвращаемся в Закарпатье, и ты доделываешь дом, или покупаешь квартиру здесь. А до тех пор о ребёнке даже не начинай!
В семье Юра был главным. Но теперь это не значило - не уступать жене ни в чём. Тем более, когда она права.
Скоро университет был окончен, и даже чуть ли не с красным дипломом. Хотя всё лекции и занятия Юра посещал вместе с маленькой Янкой.
Кстати, она давно поняла основные моменты философии – что всё относительно и всё субъективно:
- Если посмотреть с одной стороны, то это, конечно, так, но вот если с другой стороны…
Да, учеба закончилась. К аспирантуре Юра подошёл с вчерне написанной работой, даже не кандидатской - докторской.
Но, с первой попытки поступить не удалось. А второй не случилось. Узнал, что семью аспиранта селить в общежитии не будут.
К этому моменту уже вовсю «пахал», и подписал договор на покупку двухкомнатной квартиры. Обещали построить к сентябрю.
Отложил поступление, решив всё силы бросить на работу. Чтобы побольше денег, поскорей и сделать отделку квартиры, и вселиться.
Не всё удалось так быстро, и не всё так просто. Но через год переехали в новый дом. А ещё через год, когда додумался привезти мастера из Закарпатья, отделка квартиры в первом приближении была завершена.

Согласие на нового ребёнка тоже было получено.
И опять, как когда-то с первым – нету и нету. Уже начал подозревать, что налицо тихий саботаж. Пока не случилась поездка на малую родину, дочку на лето к бабушкам отвезти.
Приехал, сдал Янку тёще, занялся текущими делами.
Попросила мама отвезти её в соседнее Вышково, за капустой. Это у въезда в Буштино, если со стороны Мукачева, только на левом берегу Тисы, по течению. Чуток в сторону от трассы, переехать реку по большому железному мосту, и – вот он, посёлок. Венгерская речь на улицах, всё очень чистенько, дома на два-три этажа. Один другого красивее - этот со штукатуркой в мелкий-мелкий разноцветный камешек, этот с дорогой художественной ковкой на заборе и балконах, этот…
В Вышково и жил когда-то гинеколог Мирослав Иосифович.
И сказал Юра маме:
- Давно меня мучает… Как помог нам Мирослав с рождением Янки! Может, и не было бы детей! А я даже отблагодарить не успел. Хоть банку бы хорошего кофе вдове занести, да всё как-то…
Подумал ещё немного:
- И кофе с собой!
Мама:
- Так давай и заедем!
Вот и дом доктора - двухэтажный, кирпичный. Внутри модерновая лестница – железобетон и деревянные ступени; Юра, когда был в гостях, и себе идею «слизал». Лишь снаружи доктор оштукатурить не успел.
Хозяйка, плотная женщина лет пятидесяти, оказалась дома. Сидела в полутёмной кухоньке на первом этаже.
Поговорили, поблагодарили, немного вдова поплакала. И, принимая знак внимания, сказала по-русски, с венгерским акцентом – не всегда попадая в падежи и ударения:
- Знаю, смотрит на нас муж с небес, и всё видит. И вас, и меня, и каждого малютку, которому помог родиться.
А на следующий день был звонок из Москвы: «У нас будет ребенок». Словно Мирослав, уже «оттуда», помог рождению ещё одного ребёнка Юры и Леси.

С роддомом Юра даже не сомневался. Должен быть лучший – Центр планирования на Севастопольском. Если не проблемная беременность - тоже можно, но за две тысячи долларов с чем-то. «Ничего, - подумал, - есть варианты…»
Срок всё приближался. Ещё неделя, и надо быть настороже.
Включив очередной фильм на дивиди, Юра расслабился с бокалом вина на кухне. Янка готовилась ко сну, Леся в большой комнате тоже что-то смотрела. Двенадцатый час ночи.
И вдруг… вбежала жена на кухню, такая растерянная:
- Я… вот… Воды отошли!
А Юра уже принял красного сухого грамм триста, и за руль нельзя. Но разве будешь об этом думать, когда новорожденный - вот-вот!
Лесю посадил в машину на заднее, крайнее правое кресло - чтобы с полуоброта увидеть; литровый пакет сока на переднее - уменьшать спирт в крови. Двинулись. Объехать пост ГАИ, у въезда на Варшавское шоссе, никак не получится. Но, как-то проскочили. И дальше, всё так же попивая сок, осторожно и быстро – вот Янгеля, вот справа переулок к гипермакету «Метро», вот налево стрелка на Балаклавский, но им всё прямо… Вот и съезд на Нахимовский. Дорога почти пустая, ещё минут семь – приехали.
Охранник сразу поднял шлагбаум, ткнул пальцем в направлении стеклянной одноэтажной пристройки, тускло отблескивающей светом ночника в глубине:
- Приёмный покой там.
Постучал, открыла пожилая медсестра.
- Вот. Вроде позже должно, а в дороге началось.
Приняли Лесю без лишней суеты и беспрекословно. Оказывается, ни один роддом не смеет отказать, если роженицу доставили. О деньгах и речи нет.
С самого утра Юра опять был в Центре.
- Всё хорошо, родила, дочка. И мама, и ребёнок здоровы. Через два дня можно забрать.

К новой неудаче с мальчиком Юра отнёсся спокойно. Вспомнилась, правда, картина Решетникова «Опять двойка!», но и только.
А уж когда взял дочурку на руки, такую малюсенькую, такую черноглазенькую, такую… Счастье было настолько огромадное, что и высказать нельзя! Долго Леся ребёнка не могла забрать:
- Поехали уже!
Звонил беспрерывно домой, прибегал с работы по несколько раз на дню. Ложился рядом на большой кровати, не дышал почти, умилялся – ну как поверить в такое чудо! Нет – каждому надо попробовать, снова стать папашей после сорока!
Дочку назвали Оксанкой. Получилась ещё более похожа на отца, чем Янка. И здорово напоминала деда Андрея, недавно умершего. Когда кривила ротик, заплакать, Юра папины губы видел. Тоже слёз сдержать не мог.

А что с сыном опять не получилось - Юра не переживает. Помнит сообщение о супругах из Находки: «Долгие годы хотели они сына. Первая – дочка, вторая – дочка. Наконец, сглянулся Господь над папашей. Подарил сыночков – сразу четырёх».

2 718 зн. ОТЦЫ, И ДЕТИ, И ШКОЛА.

…Боже, как достала эта Яна! Шестнадцатый год девице, уже не маму, папу переросла. А без напоминания родителей сообразить, что рано утром в школу - никак. Только бы подростковые сериалы смотреть да «В контакте» «висеть» до полуночи. Тарахтеть клавиатурой, сообщения посылая, и приглашения «в друзья» от незнакомых мальчиков читать, ухохатываясь. Или с подружкой Анькой по телефону часами болтать. Да со словами поумнее да позаковыристее, да погромче, когда подчеркнуть, да одной рукой жестикулируя – просто театр на проводе.
Не зря ее классная, Ирина Георгиевна, сказала недавно папе Юрию, и не поймешь, очень неодобрительно, или только слегка:
- Яна у вас – ну просто гений общения!
Утро же – это что-то! Совается по квартире с полузакрытыми глазами, натыкаясь на двери, несчастнее человека и представить нельзя.
Родители же чего скажут – только и слышат недовольное фырканье.
Слышал Юра, переходный возраст - лет до шестнадцати. Есть, правда, мнение - и до двадцати. Это что, как в анекдоте: «А потом исправится? - Нет, потом привыкнешь»?

…Зря, всё-таки, папа настолько критически. Янка и в гимназический класс в девять лет сама захотела - сама «прошла», и в лицей при крутом институте поступила, и учится более-менее, не пьет-не курит, и домой вовремя… Да, устает к концу семестра, «забивает» на уроки. Но на экзамене…
Была проблема по английскому языку. И вот - последняя попытка. «Англичанка» очень скептически смотрела, как Яна несмело подошла к столу с билетами, как долго выбирала, крутила, чуть не нюхала каждый. Наконец, выбрала, уселась. И… через двадцать минут пошла отвечать.
Первый текст – на память, как от зубов, второй – тоже. Дополнительные вопросы – не придраться. В учительницы глаза на лоб полезли. Итого – экзамен «пять», и за год – «четыре».

Вот и маленькая, Оксанка, в марте четыре годика будет. Очень похожа на Янку в ее годы. И глаза черные, и большие, только чуть раскосые, как у мамы.
Тоже умная, тоже доставучая. Часами реветь может, пока своего не добьется. В прихожей личико спокойное, а через порог комнаты переступила, маму увидела… И мгновенно слёзы, да крупные, да искренние. Неужели ещё одна артистка растет?
Или – ходит по квартире такая важная. Очень громко:
- Я большая уже! А Янка еще больше большая!
Сидел отец вечером, новости смотрел на кухне. Прибежала, наклонила головёнку с двумя длинными косичками, сказала так серьезно:
- Я хочу вырасти как Янка, такая большая! В школу пойду!
- Оксанка, но в школе нельзя играть, как в садике, надо будет учиться!
- Я книжку в школу возьму, ручку, тетрадку и карандаш! Учиться буду!
- А зачем учиться? - не унимался папа.
- П-потому сьто!
Потому что – и всё!

9 010 зн. ПЛЯЖНЫЕ ВЫЧИСЛЯЛКИ.

Две тысячи десятый, конец июня, Украина.
Совсем другое настроение было у Юры в этой поездке. Да, гаишники по-прежнему шакалили, никуда не делись и засады на дороге в «узких» местах. Например, когда три полосы через перекрёсток неожиданно сходятся в одну, редкий водитель не зацепит асфальт встречной.
Раздражённо бросил остановившему его милиционеру, показывая на две машины ГАИ:
- Ага, уже собрались, зная, что чужой не поймет вашей схемы движения!
- Нет, уже задолбались происшествия оформлять.
Но вот сделать перекрёсток понятнее, чтобы их не было… Как можно, если здесь денежное место!
Всё это по-прежнему наблюдалось. Но была уже, очень надеялся, и совсем другая Украина. Которая, с президентом Януковичем – только-только случилось его сто дней у власти - прекратила войну с русскими языком и флотом, которая снова рада русскому гостю.
Одесса. Девятнадцать лет прошло, как приехали сюда молодожёны Юра и Леся на медовый месяц. Нет уже бесплатной путёвки от заводского профкома, растут две дочери, старшая практически взрослая… Всё равно – это та Одесса!
Море чистое и тёплое, воздух не больше тридцати градусов, квартира хозяйки почти на берегу. Можно купаться и загорать на пляже, можно выскочить босиком и в плавках, окунуться, и снова к столу, или ноутбуку, или телевизору.
Сразу расслабился, ударил по любимому пиву из украинских - Оболонь светлое: «Вода, солнце, отдых – прекрасно!»

Ещё вчера обратил внимание на странную парочку.
Она, с модной мальчишеской причёской, красиво местами обесцвеченной, с длинными, дорого накрашенными ногтями, некрупным правильным лицом и хорошими зубами. Всё время показывает их в улыбке. Невысокая и крепкая, лет около сорока, может, и за сорок, не поймёшь. Очень миловидная, даже эффектная – обязательно оглянешься. Если будет одетой. Здесь, на пляже, без модных тряпок – именно в таких наверняка щеголяет - её здорово портил живот. Крупный, «пивной», нависал над синими стрингами. И попа, вроде, ещё ничего, но живот! Не то, чтобы сильно большой, но со всём остальным совершенно не гармонировал.
Мужчина, высокий и крепкий, в её годах или чуть моложе, послушно тёрся рядом. Заглядывал в глаза, внимательно слушал, несмело поддерживал беседу.
Вместе вышли из воды, вместе встали на пляже. Разговор продолжался и продолжался. Точнее, она всё говорила, он всё поддакивал.
По своему обыкновению, Юра попытался их «вычислить» - умение очень полезно для его работы. Если понял человека, то и угадал, какая покупка его восхитит, заставит прийти ещё и ещё раз.
Да и просто – любой человек Юре был интересен. Мог бы назвать себя филантропом, не в смысле благотворительности, а отношения к людям. Возможно, странные качества для торгаша. Но это не более необычно, чем торгаш и философ в одном лице.
Разговор всё продолжался. И была постоянная улыбка женщины, глядящей с близкого расстояния в несмелые тёмные глаза мужчины. Уверенная и что-то прячущая, улыбка обладания. Видно было, отношения пары максимально близки.
Нередко замечал Юра подобное. Удивительно, как легко дамы выдают себя, будучи рядом со своим, даже временно своим, мужчиной! Радостная улыбка с хитринкой, тон разговора, иногда непроизвольные дотрагивания… «Мы, мужики, - думал он, - в этом плане менее откровенны. Постель не настолько важна для нас в части эмоций». Конечно, попадаются скрытные бабы, но куда денешь «блеск счастливых глаз».
Попытался угадать, откуда они.
С женщиной снова было понятнее. По тому, как легко вплетала в русскую речь украинские слова и произношение, видно было, что одесситка. А по обилию сложноподчинённых фраз, «культурным» и канцелярским словечкам, и по очень уверенному виду – чиновник.
Мужчина же - речь чисто русская, вряд ли московская… В акцентах Юра не специалист.
Только, почему наш видный мужик настолько зависим от одесской чиновницы, что вынужден спать с ней? Может, покупает здесь дом, и дама гарантирует успешность сделки?

Стало совсем жарко, решил искупаться. Да ещё Леся подошла. Теперь она присмотрит за Оксанкой, которая неутомимо и с очень деловым видом собирала ракушки, цветные камешки у прибоя и таскала к коврику. Пост сдал, пост принял. С удовольствием оглянулся на жену, которая не потеряла грацию даже после вторых родов. Да и новый сиреневый купальник, купленный вчера на Привозе... Оказалось, правда, мокрая ткань слегка красит коврик. Как в своё время говорили – самая крутая импортная шмотка шьется в Одессе на Малой Арнаутской. Ничего, на сезон хватит.
Вода была классная. Словно кто гладил тело мягкими прохладными руками. Почти невесомое, растворялось в свежести, вдвойне приятной после жаркого солнца. Тем более, для уже подгоравшей кожи.
Плыл и плыл, подстраиваясь под небольшие волны, изредка выраставшие в «хвылю» побольше, и мысли были ленивы-ленивы, в унисон этому неторопливому движению.
Только когда заплыл далеко, появились «думки» неприятные. Интересно, как молодые и здоровые люди тонут? Может, неожиданно отказывает сердце? Или – ходили слухи – утягивают на дно водолазы, зарабатывающие поисками утопленников? А если маньяк с аквалангом?
Леся неплохо водит машину, но как она справится, если оставшуюся дорогу одной за рулём? Труп сразу не отдадут, придется ждать какое-то время. Предложит ли хозяйка на такой чрезвычайный случай пожить семье бесплатно – знает ведь, денег осталось лишь до понедельника…
Тьфу, что за мысли идиотские!
Вспомнилось, как в прошлом году в Феодосии заплыл за несколько километров от берега – вот это было расстояние! Он плыл и плыл, а буёк оставался таким же далёким. В конце концов, добрался, повисел полчаса на круглой красной пирамиде с ободом-поручнями вокруг, гулко звучащей при похлопывании. Ещё часа через полтора вернулся на берег. Даже обидно, что никто его отсутствия не заметил и никакой тревоги не поднял.
Эх, не может Юра без экстремальных штучек, без адреналина! Пора бы уж остепениться, но никак!
…Наконец, и одесский берег. Теперь, толкая пред собой жёлтый надувной матрас, пошли в воду Оксанка с мамой. Необычной парочки уже не было.
На следующий день вышли к морю после десяти утра. Пока проснулись, пока позавтракали…
Те двое снова были на пляже. Дама опять встала на песке, выпятив живот. Глядела с той же многозначительной усмешкой в глаза мужчины, и говорила, говорила… Он всё так же скромно слушал, чуть опустив плечи. Только рядом ещё сидел на покрывале паренёк лет семи, в матросской фуражке с ленточками. А также молодая симпатичная девушка в алом купальнике, низ которого сзади походил на повязку борцов сумо. И – оба-на! – девушка лицом здорово напоминала эту даму! Изредка перебрасывалась с ней короткими фразами, послушно и очень уважительно.
Неужели сын, жена и тёща? Значит, мужчина с семьёй приехал к тёще-одесситке?
Похоже, вчерашние вычислялки ни к черту не годились. Вот тебе и знаток характеров!
Лишь угаданная близость парочки не вызывала сомнений. Так это… Как в анекдоте, что ли: жену один раз, тёщу – три раза? Неужели дочка не замечает маменькиных глаз?
Юра был озадачен. Поплавал, позагорал, любопытство не давало покоя.
Когда мужик остался один в воде, подплыл, улыбнулся:
- Ну, как отдыхается? Одессит, или понаехали?
- Здесь живёт мама, а я приезжий.
- Знаете, я заинтригован. Честно говоря, ещё вчера наблюдал за вашим разговором с дамой. Пытался вычислить вас обоих. Я пишу, и люди мне интересны. Уверен, лишь тогда у писателя может что-то получиться, если сумеет понять и искренне показать любого человека.
Мужчина усмехнулся, с интересом слушал, что будет дальше.
- Скажите, это ваши сын, жена и тёща?
- Да нет, племянник и жена брата. А женщина просто знакомая.
Юра не удержался:
- Да, просто знакомая смотрит на вас с большим интересом!
Тот самодовольно улыбнулся:
- Ну, возможно…
Ещё немного поговорили. Нашлись общие темы, сволочи гаишники на дорогах, то, сё…
У нового знакомого был обратный билет на сегодня, скоро он исчез с пляжа.

Юра зашел в воду. Поплыл, очередной раз удивляясь нереальности этого движения, этой непривычной почти-невесомости. Словно ты на другой планете, с совсем другой гравитацией. Прохлада скользит по подбородку, шее, плечам, всёму телу, в ней более холодные, более теплые слои… А руки-ноги сами собой совершают плавные и, похоже, невообразимо древние движения.
Но расслабленность тела на сей раз не сопровождалась расслабленностью мысленной. Было что-то, кривой гвоздь в голове. Ага – его неудача в роли эксперта-психолога! Два раза так обломаться с парочкой…
Давно вывешивал на своем магазинчике рекламный слоган: «Лучший специалист». Довольно нескромно, но рекламе, которая двигатель торговли, сдержанность лишь вредит. Да и результаты раньше подтверждали обоснованность Юриных претензий. А вдруг успешные продажи не благодаря, помимо знания фильмов, хорошему чутью клиента, угадыванию характера? Неужели это он себе понапридумывал?
А вода всё струилась вокруг, нескончаемо поднимались и опускались волны. Легкие тучи, сегодня совершенно белоснежные, плыли и плыли по безбрежному небесному морю.
1683 зн. АРТУР-БАР.

Море, солнце, Феодосия. Улицы и улочки в зеленых сюртуках. Кафе, ресторанчики. “Артур-бар”.
А-р-р-ту-р-р-ба-р-р...
Говорят, есть слова, гипнотизующие человека. Говорят, есть звуки, способные ввести в транс. Как глухой, но очень доходчивый стук шаманского бубна, крики древних жрецов, ритуальное пение...
А-р-р-ту-р-р-ба-р-р...
Это ведь надо так придумать, так подобрать. Хозяин бара точно очень нетривиальный человек.
Что же внутри за этой вывеской, за металлическими буквами на когда-то черном фоне?
Открываешь двери, и...
Зеркала, блестящий никель, и черный полированный камень с золотистыми искорками. Приглушенный свет, и свет неожиданно яркий... Быстрые зайчики-отражения, отблески белых, красных, синих светильников, сверкание хрустальных бокалов, отсвет улыбок...

Или, может, иначе? ...Длинношеие медные и серебряные кувшины с мелкой-мелкой вычурной резьбой, тлеющие угли жаровен в полумраке. Благовония, дымки кальянов, низенькие столики-дастарханы, посетители на роскошных коврах... Заунывная гипнотизирующая музыка, звон бус-монет на высокой груди черноволосой красавицы, с фигурой что дорогая древняя амфора. Вздымая изящные запястья, вращая крутыми бедрами и плоским животом, она завораживает своим танцем...

Две недели длился отдых семьи Юрия. Каждый день по пути на море, каждый день по дороге обратно видел эту вывеску, медленно читая:
"А-р-р-ту-р-р-ба-р-р..."
Чего только не представлялось Юрию при взгляде на эти два слова.
Но... туда он так и не вошел. Взрослый человек знает - не всегда ожидаемое совпадает с действительностью...

4 643 зн. СОНЭЧКИ.

В начале июля над пляжем сто девяносто пятого причала появились божьи коровки. В июне ещё совершенно не было, а вот их уже сотни. Юра побежал узнавать к местным. Одесситы авторитетно закивали головами: «Случается».
Божьи коровки бывают желтые с чёрными точками, бывают красные с розовыми. Эти были классические – красные с семью черными и двумя маленькими белыми, возле коротких чёрных усиков. Летали во всех направлениях, садились на отдыхающих, ползали, снова взлетали. Долго распрямляли из-под ярких надкрылий темные полупрозрачные крылышки. Иногда казалось, что они повреждены, и полёт не получится. Но вот ещё взмах, второй... Некрасиво, чуть за одним боком, коровка поднималась в воздух. Темный комочек быстро нёсся дальше, дальше…
Отдыхающие с удовольствием возились с ними, подставляли палец, поднимали вверх. Букашки, так похожие формой на ненавистных сельскому жителю колорадских жуков – но не расцветкой! – вызывали у людей лишь умиление. Не зря в Украине их называют сонэчками, то есть солнышками!
Юра тоже подставлял пальцы, рассматривал, радовался. Меньшая дочь Оксанка едва не пищала. Даже старшая, Яна, вечно недовольная в своём затянувшемся переходном периоде, лениво участвовала в коллективном умилении.
А вообще пляж продолжал неторопливый отдых. Юре наскучило болтаться в море у берега, лежать на подстилке, пряча спину и плечи от чрезмерного загара… Передав младшенькую на маму, поплыл подальше.
Берег незаметно стал маленьким. Разномастные двух, трех и четырёхэтажные дачки, иногда очень даже капитальные, лодки и катера, зонты на пляже, купальники, вся цветовая какофония издалека напомнила цыганский табор.
Плыл и плыл, расслабленно и размеренно.
Волн сегодня почти не было. Очередной раз задумался, насколько такое вот висение между землёй морского дна и небом настраивает на определённые мысли. О безграничности этого моря, неба вокруг, планеты... Насколько мелок рядом с ними человек, с его физической ограниченностью, краткостью жизни. И насколько этот маленький человек может быть безграничен духовно.
То есть - вещи, о которых и рассказывать не стоит. В нашем динамичном и прагматическом мире они покажутся скучными. Да и высказывались много тысяч раз.
Обрадовался тому, что изобрёл только-только – если человека отправить далеко за буйки, уговорив при этом успокоиться, не торопиться… Пока доплывёт, точно станет философом. Хоть на время, хоть в этом полуневесомом состоянии, но наверняка!
Когда повернул обратно, на воде стали попадаться божьи коровки. «Бедняжки, далеко залетели, крылышки намокли. Если случайно не вынесет на берег, погибнут!».
Начал собирать на козырёк белой Лесиной тенниски с рекламой мыла Duru. Не всегда удавалось взять с первой попытки, часто и букашкам не хватало сил уцепиться в палец, раз, ещё... Пока доплыл, больше десяти сонэчек обсыхало на голове. Только что это – всё бросить и начать тралить своим телом морскую поверхность на предмет спасения гибнущих насекомых? Но тогда как же дальше по берегу, по целой Одессе, по Черноморскому побережью? А во всём мире сколько их погибает – это ж ужас! А сколько людей, от катастроф и болезней, а детей, голодающих в Африке…
Расслабился на мысли, что спасёт хотя бы тех сонэчек, которых увидит в воде «при выполнении конкретно своей задачи личного отдыха».
Да, умение канцелярского письма, из прошлой жизни маленького начальника на производстве, осталось на всю жизнь. Умение, и в то же время проклятие, когда надо проще изложить свои мысли…

Оксанка, худенькая и уже здорово загоревшая, болталась у воды, сосредоточенно сортировала плоские «лепестки» ракушек, собирала в целлофановый мешочек. Повернула голову со светлой банданой в мелких цветках, блеснула угольками:
- Уа! Каовки!
Леся тоже улыбнулась на коврике. Присел рядом, снял тенниску. Наблюдал, как обсыхают, пробуют крылышки, высовывают их из-под задней части надкрылий; почему-то всегда сначала только правое, если смотреть сверху-сзади. И по очереди улетают.
Долго сидел, умилялся:
- Сколько букашек удалось спасти!
Удивительно, но новые и новые сонэчки стали покрывать руки, ноги, живот, голову – именно его, не окружающих людей! Скоро уже, как новогодняя ёлка, весь был украшен маленькими блестящими игрушками, красными с чёрным. Словно спасшиеся из воды передали остальным сигнал – хороший дядя!
Какое-то время радовался такому доверию. Возился, осторожно подставляя один, второй указательный палец, помогая взлететь. Но вот налезли и в волосы на голове. С помощью жены осторожно посмахивал всех на коврик и пошёл в воду – «выполнять свою конкретную задачу».

5 661 зн. ЭТО СОН?

Юра вдруг проснулся. Холодно мерцающие цифры часов над телевизором подсказали - три часа тридцать четыре минуты. Случайные два литра пива с вечера были причиной или что-то ещё, но очень хотелось пить. Осторожно, чтобы не разбудить Лесю, поднялся. Вытянул руки пред собой, пошлёпал босыми ногами на кухню. Холодильник послушно разверзся, послушно включил свет.
«Аг-га - молоко в мягком целлофановом пакете, расплывшемся в эмалированной литровой кружке. Или - чудо-йогурт в пластиковой бутылочке? Нет, сейчас лучше томатный сок. Холодный, чуть солёный - супер!»
Выпил, довольно выдохнул, пошёл обратно.
Как всегда со скрипом, а вроде лишь недавно смазывал петли, открыл дверь спальни. Вошёл, по привычке двинулся левее, к детской кроватке, и медленно опустил вниз руку. Всё равно здесь пусто. Неделю назад только отвёз младшенькую к бабушкам на малую родину.
И вдруг… тепло под пальцами! Оксанка!
В бархатистой на ощупь пижамке, она тихо посапывала; почувствовав прикосновение сквозь сон, повернулась на другую сторону.
Вздрогнул, одёрнул руку. Вытаращив глаза, долго тряс головой. На мигом ставших непослушными ногах поковылял к окну.
Внушительно стояли рядом три тёмные башни-двадцатичетырёхэтажки, мигали фонари на плоских крышах. Уснувшая станция метро, совсем маленькая с их этажа, скупо сеяла снизу свет. Небо начинало сереть по-предутреннему.
«Что, что это – сон, галлюцинации?»
Опять подошёл к кроватке, опять дотронулся.
«Оксанка здесь, точно!»
Мысли хорошо смазанными колёсиками очень чётко проворачивались в голове – такой ясности не бывает во сне!
«Это… это совершенно невероятно! Это… Включить свет, разбудить жену, разбудить старшую, Янку, в детской? Утром ведь никто не поверит, скажут – приснилось! Ну, нет – он точно не спит, даже щипать себя не надо!»
Осторожно подсунул ладони, поднял, перенёс на большую кровать, медленно опустил рядом с женой. Лёг слева, легонько прижал дочкин животик: "Странно, жутко, и в то же время как классно!»
С лёгкой улыбкой Юра провалился в сон.

Леся почувствовала маленькую руку на груди, повернулась, поцеловала в лоб, щёчку, повернулась обратно: «Оксанка так далеко, в Закарпатье, с бабушкой Юлей, и Оксанка здесь. Какой приятный сон…»
В семь двадцать утра схватилась, сразу оглядела постель. Только Юра, отчего-то очень счастливый, спал рядом. Конечно же, ни здесь, ни в своей кроватке Оксанка не обнаруживалась.
«Что, что это? Сон? Но такой необычный, такой реальный!»
А ещё странное чувство, непонятная уверенность, что дочурка лишь недавно была рядом. Плечо ещё хранило тепло маленькой ладошки.
«Нет, срочно позвонить маме!»
А пока коридор, ванная, обратно в комнату за одеждой, кофе попьем на работе, помада, карандаш, туфли, лифт, свежий воздух, метро, переход, метро…
С утра не до телефонных переговоров с Закарпатьем, клиент по телефону надоедливо диктует длинный перечень позиций. Совсем не удивилась звонку Юры:
- Не, ну ты представляешь! Я до сих пор не могу прийти в себя! Обыскал квартиру, шкафы, балконы, прошёл к мусоропроводу, на лестницу… Едва удержался от расспросов Ани-консьержки - вот бы она на меня посмотрела! Срочно звони в Буштино!
Накрутила код Украины уже перед обедом, убедившись, что начальства нет поблизости. Вызов, ещё вызов…

Юля Андреевна с утра не могла успокоиться. Ночью, вдруг..!
Где-то в полтретьего, Киева, проснулась. Слева, с крыши соседского дома, свет уличного фонаря, сверху неон луны. Тихо. И… нет Оксанки!
«Господи, боже, девочка! Лестница крутая, собаки, грабители… Кричать, бежать, искать!»
Но… непонятный ступор, руки-ноги не слушаются, губы как сцепило: «А-а-а?!» Словно полное воды ведро в колодец, сознание - н-нет! - падает в вязкий тревожный сон.
Утром: «Слава, слава Богу! Здесь!»
Не могла насмотреться, гладила личико внучки, от чего та дурашливо захихикала, покусывая бабушку за пальцы. Потом то и дело прижимала Оксанку к себе, несколько раз выглядывала за ней во двор. И на улицу, когда девочка выбежала к соседке…
Телефон затарахтел, словно что-то действительно случилось. Спотыкаясь, подбежала. Подержала на трубке руку, подняла:
- Альо!
Такой далёкий и такой совсем близко, голос Леси:
- Добрый день! Мамо, у вас всё нормально, как Оксанка?
Задумалась, опустилась на стул. Раньше всегда помнила – минутки из Москвы такие дорогие! Всегда торопилась говорить и подгоняла дочку: «Всё хорошо, все здоровы, как Янка, как в школе, Оксанка…», а тут…
- Знаешь.., такая… странная ночь! Приснилось, что она вдруг пропала, а я ничего не могу поделать, ни встать, ни…
Ещё подбирала мысли, когда хлопнула входная дверь. Влетела внучка. Быстро двигая маленькой попкой по коленям бабушки, моментом взгромоздилась, потянула на себя трубку.
«Интересно, с кем это бабушка Юля разговаривает? Бабушка Надя, тютка Вита, мама? Мама!»
- Алё, мама, а ты знаешь, я ночью видела вас с папой! Я так ручку положила на тебя, а папа меня обнимал и - фу! – противно пахнул пивом!
9.06.11, ред.

ПРИМЕЧАНИЕ.

1. НА ХУТОРЕ. 13 155 зн. Май 1999, ред.2009, 2010.
2. МОСКОВСКИЕ МАГАЗИНЫ. 10 367 зн. Май 2010, ред.
3. ПОЕЗД В НОЧИ. 1160 зн. 1998 г., ред.
4. РУЧНАЯ «ЗАТЯЖКА». 9 813 зн. 1999, 2008, 2009, ред. .
5.. ХОЛОДНЫЙ ДОЖДЬ. 11 664 зн 1998, 1999, 2009, ред.
6. МОНОЛОГ КВАРТИРОСЪЁМЩИКА. 3 498 зн. Весн.1988 г. , ред. Опубл. В ПиФ (кажется) и «Комсомолец Донбасса» (точно) в 1990 г.
7. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. 17 200 зн. 1997, 2009 -2010.
8. ТУЧИ. 795 зн.
9. ПЛАНЫ-«ЕРОПЛАНЫ». 11 711 зн. 15.01.2009, 2010.
10 ЗАПРАВКА. 3 173 зн. 1998, ред. (опубл. «До 16 и старше», № 4, 1999, в старой редакции).
11. ПЕРВЫЙ ЗИМНИЙ ВЕЧЕР. 1848 зн.
12. СНЕГ. 620 зн.
13. СЛУЧАЙ. 7 301 зн. 1998, ред. (опубл. в 1999 г., «Петровка-38», в старой редакции).
14. В метро. 1 810 зн.
15. В ГОСТЯХ. 10 939 зн. Зима 1999, ред.
16. АРТУР-БАР. 1 683 зн.
17. МАМА-РАБОТА. 8 148 зн. 1999-2000. Ред. 12. 2008, 2010.
18. И тогда к нему подошёл милиционер... 4 711 зн. 1998, ред. 2010
19. НОСЫ. 1462 зн. 1998, ред.
20. ДОМ. 25 274 зн.
21. ПРИВЫЧКА. 2 720 зн. 1999, ред.
22. ГИПНОЗ. 15 498 зн. Май 2010, ред.
23. ОПЯТЬ ОСЕНЬ. 826 зн.
24. ПОД КАБЛУК? 10 403 зн. Май 2010, ред.
25. ОЖИДАНИЕ. 701 зн.
26. ЯНКА. 2 049 зн. 02.1998, ред.
27. ПЕРЕЗАГРУЗКА. 7 252 зн. 2009-2010.
28. ОТЦЫ, И ДЕТИ, И ШКОЛА. 2 718 зн.
29. ПЛЯЖНЫЕ ВЫЧИСЛЯЛКИ. 9 010 зн. 2.07.10, ред.
30. СОНЭЧКИ. 4 643 зн. 4.07.10, ред.
31. ЭТО СОН?