-Бросьте, мсье. Солнце не может упасть на землю.
-Но оно упадет. И ваше «не может» вовсе не аргумент, который остановит пылающего гиганта в его эпическом низвержении.
Дюволье присел на край стула, ссутулился, обхватил костлявыми пальцами рамку лица. Его черные прямые волосы, обычно зачесанные с пробором посередине, сейчас безвольно колыхались в воздухе, подобно червям, извивающимся в некой немыслимой агонии, настолько сильной, что не оставалось и сил поддаться ей.
Я уселся напротив него, удобно разместившись на зеленом кожаном диване. Нога на ногу, скрещенные руки, улыбка. Мне хотелось разрядить ситуацию, успокоить друга своей непринужденностью.
Он убрал руки с лица, взглянул на меня. Мутные глаза, которые всегда отличали Дюволье от прочих мыслителей, и в чем-то ровняли его с косоглазым Сартром, пытались сфокусироваться, но взгляд его не мог оставаться на месте, гонимый тысячей темных мыслей. Он переходил с меня на не слишком богатое, но крайне аккуратное убранство комнаты.
За окном падал снег. На календаре была середина января. Это была истинно французская зима, наступающая поздновато, длящаяся не слишком долго, но приносящая в этот короткий промежуток много снега, обрамляя живописнейшие бульвары больших городов, и создающая, тем самым, прекраснейшие пейзажи.
На часах была почти полночь. В комнате, маленькой, заставленной стеллажами книг, горела тусклая лампа с язвительно зеленым абажуром. Было душно, и лица наши раскраснелись, словно мы получили по двум хорошим пощечинам от обманутых нами женщин.
Дюволье был одет в домашний халат, немного староватый, но все еще выглядящий прилично. На ногах были белые тапочки. Он все еще задумчиво осматривал все подряд, поигрывая фиолетовой подушкой – подбрасывая ее высоко-высоко вверх, прямо до потолка, а потом не глядя, ловя ее.
Это все, конечно, было довольно забавно, ибо я умел и в самых критических ситуациях найти ироничный момент, но на сей раз мое лицо было трагично пустоватым. Я гладил свои тоненькие усики, думая о той же подушке, и красоте ее полета, стараясь отвести от себя мысль о скорейшей гибели человечества, но стремительное падение сего мягкого предмета всегда наводило меня на обратное. На это чертово Солнце с его фатальной по людской род миссией.
Я решил прервать тишину, ибо все это становилось некой глупой картиной пафосно-драматического молчания с элементами апокалипсического хоррора.
-Друг мой, скажите же что-нибудь! Эта немая сцена угнетает! О чем вы думаете?
Он все-таки остановил взгляд на мне, глядя почти что в глаза.
-Борис, я думал о том, как утром проснулся в своей теплой постели. Съел пару кусочков хлеба с маслом, выпил вкуснейшего кофе, потом пошел на работу, которую обожаю. Учтиво поздоровался там со всеми коллегами, поболтал с ними о всякой милой ерунде. Договорился в субботу пойти на футбол с Реми. Потом, сидя в канцелярии, и с упоением сортируя письма, смотрел в окно на то, как дети валяются в снегу, лепят снеговиков. Вернулся домой. Прочел газету, поужинал, собрался было спать с осознанием того, что прожил еще один замечательный день в этом замечательном мире. Тут пришли вы. Рассказали мне о том, что скоро Солнце упадет на нашу планету, и все мы сгорим заживо. Или нас раздавит и сотрет в порошок, если мы выживем в адском пламени. И вот я подумал, дорогой Борис, что это ужасно дерьмовый день. Ужасно дерьмовый.
Его руки дрожали. Речь была нескладна. Я стал опасаться, что бедняга Дюволье сойдет с ума.
-Тебе налить что-нибудь для успокоения? – спросил я, стараясь не выдать своего сильного желания и самому глотнуть чего покрепче для успокоения нервов.
Он ответил, что вино было бы как нельзя кстати.
Я пошел к одному из шкафов с прозрачными дверцами, и достал оттуда не початую бутылочку темного винца домашнего производства, а так же два бокала.
Налив прилично, я протянул ему его порцию. Дюволье уже знатно успокоился, и принял бокал твердо, по-мужски. Наполнив свой бокал, я поставил знатно опустевшую бутыль на стол.
Мы вновь молчали, глядя в свои отражения в вине, но не пили. Как только я принял свою прежнюю позу непринужденного весельчака, мой друг заговорил.
-Расскажи-ка мне вновь про всю эту штуку с Солнцем.
Я отпил немного вина из своего бокала, но не для храбрости, а просто потому, что любил это дело. К тому же, это полезно для здоровья, как бы иронично это не прозвучало в данной ситуации.
-Ладно. Ты же знаешь, что пару месяцев назад скончался мой дядя Патрик, имевший знатную коллекцию древних рукописей и пыльных средневековых книг. Сначала я был жутко разочарован, что вместо золота, серебра и дорогих картин, которых у него тоже было навалом, он оставил мне писульки какие-то. Но, рассудив, что найдутся люди, готовые выложить за сей книжный хлам приличные деньги, я стал поскромнее в ругательствах, обращенных к душе этого старого скряги. Забрав эти многочисленные тома к себе домой, и начав составлять список их, мне попался маленький манускрипт, почти что разложившийся, краски на котором едва выделялись в общей желтизне. И этот невзрачный мусор вызвал у меня невиданный доселе интерес. Я поднес его к лампе, дабы при помощи света узреть хотя бы чуть-чуть из написанного. Там было маленькое стихотворение, в котором говорилось что-то вроде :
«и падет око небесное, и изъест оно землю
до корня изгорит все сущее»
За стихом следовала картинка, нарисованная красной краской, на ней гигантский горящий шар падал на более мелкий шарик, перенося огонь свой на него, и раскалывая это маленькое тельце. Стоит отметить, что решив прочитать стих во второй раз, я уже не смог это сделать, ибо написан он был на языке, доселе мне не известном. Поэтому я быстро записал его по памяти, долго потом перечитывая. Содержание мне было примерно ясно, здесь повествуется о гибели какой-то планеты в силу падения на него чего-то вроде нашего Солнца. Не обязательно, что это была старушка Земля в роли жертвы, а так же нигде не говорилось о сроках сего происшествия. Это может произойти завтра, а может и через миллионы лет. И кто вообще является автором сего предсказания? Было много вопросов, но ни одного ответа, а в качестве подсказки лишь полуразвалившийся текст. Но, через некоторое время меня отпустило желание забавляться этой глупостью, и пускаться в ненужную мистику, поэтому я доделал список полученных в наследство книг, добавив туда и сей сверток. А через пару дней и благополучно избавился от всего этого, продав разным заинтересованным лицам за круглую сумму, которая стоила того, чтобы зажечь одну свечку в память о дядюшке Патрике. Обзаведясь наконец-то деньгами, я отправился путешествовать, ибо вам известно, любезный мой друг, что это была моя давняя мечта. Побывав во всей Европе, я отправился в Россию, где память о глупом свертке и его устрашающем содержании окончательно из меня выветрилась, благодаря теплейшему приему тамошних людей. Но, во время моего младенческого сна в одной из лучших гостиниц Петрограда, мне привиделся кошмар. Он повторял сюжет почти забытого свертка, хриплым голосом читая пророческий стих, а виделось мне, как Солнце падает на Землю, и я знал, что это именно она, хоть убей, понятия не имею с чего, но сомнений не было никаких. И после всей этой вакханалии, когда оба объекта превратились во вселенскую пыль, средь звезд, мирно и равнодушно глядевших на все это, пронеслись огромные цифры 1911. Когда я проснулся, сон был свеж в моей голове, словно я посмотрел фильм, да еще и всего минут пять назад. Поэтому, 1911 не вызвало у меня никаких вопросов. Я понял, что это дата конца света! Это же столь пугающе очевидно, что сначала сему не веришь, но потом, прекратив врать себя, отдаешься в руки истины. Испуганный, бросив свое увлекательнейшее путешествие на самом его конце, я сел на первый же поезд до Парижа, и молил Бога поскорее прибыть во Францию, ну а дальше вы все знаете, ибо и сами стал частью этого, мсье. С такой историей можно было придти только к такому человеку, как вы, так что я не терял ни секунды.
Лицо моего друга с каждым словом становилось все мрачнее, и мялось в некой потаенной внутренной боли. Казалось, каждая моя фраза больно била его под дых, все наращивая силу.
Он тихо встал, держа во вновь трясущейся руке бокал так и не початого вина. Дюволье подошел к столу, поставил, обошел его, остановившись у кресла. Положил на ровную поверхность стола свой бокал, он наклонился. Послышался слабый звук трения дерева о дерево. Дюволье открыл одну из ящиков стола, и в его руке оказался огромный блестящий предмет, частично завернутый в платок. Это был револьвер.
Я удивился, потом испугался, а затем и вскочил на ноги, потянувшись к парабеллуму.
Но нас разделял целый стол, так что Дюволье легким движением руки, отодвинул предмет на недосягаемое для меня расстояние.
-Что вы собираетесь сделать?! Друг мой, не делайте глупостей! Вы в таком состоянии, что можете нечаянно причинить страшный вред как себе, так и окружающим! Дайте-ка мне револьвер, так будет безопаснее! – я протянул ему свою открытую ладонь.
Его глаза, которые, мне казалось, кто-то кипятит внутри его черепа, ибо они раздулись, покраснели по бокам, и были готовы лопнуть. Губы скривились в жесткой невротической ухмылке.
-Ты оказался глупее, чем говорил тот дурачина Патрик.
Я посмотрел на него самым глупым взглядом в истории человечества.
-Мсье, вы потеряли разум! Вы рехнулись!
Он покачал головой, словно она застряла в шее неправильно, и он собирался расшатать ее, дабы установить точно в «гнездо».
-О нет! Я не рехнулся! Наоборот! Во мне цветет здоровый разум!
Я не понимал, что происходит, все смешалось в голове, события происходили слишком быстро, события сменяли друг друга с невероятной скоростью. Единственное, что было кристально ясно, так это то, что Дюволье спятил. От страха ли, я не знаю, наверное. Скорее всего его психика не выдержала такой новости. Мы не были с ним очень уж близкими друзьями, но за последние пару месяцев, что я с ним общался, он вызывал во мне теплые чувства. А теперь я стал свидетелем ужаснейшей сценки, которая оказалась в руках у сумасшедшего. Мне надо было каким-то образом обезвредить его. Я сделал маленький шажок в его сторону, едва заметный, собираясь таким вот образом приблизиться на расстояние максимально возможное из-за разделявшего нас стола. Но Дюволье заметил мою хитрость, и произошло ужасное. Рука психопата вспыхнула светом. Затем послышался выстрел. А только потом мою ногу в области колена пронзила невыносимая боль. С гримасой в которой смешалось все то, что составляло события последних минут, я свалился на пол. Подо мной грохнул пылью ковер, который тут же залило кровью, которая лила из моей ноги. Я ее не чувствовал. Ни боли, поразившей меня в первую секунду после выстрела, ни пальцев, сжавшихся в туфле. Словно ее ампутировали. Схватившись за ногу руками, я поднял голову на трясущуюся у окна фигуру. Дюволье глотал слюни, которые текли у него по подбородку мелкими дорожками, тонкие брови дергались, губы были статичны и представляли собой кривую линию, из которой торчали белые зубы.
-Что происходит, черт побери?! Дюволье, твою мать! Ты прострелил мне ногу! Я ее не чувствую! Что с тобой?!
Он просто смотрел в окно. Неожиданно, его лицо, погруженное в относительную тьму, начало освещаться. Сначала маленький лучик прошелся по его лбу, потом он начал расти желтоватым светом, ширясь и множась, бросая тени всех складок глупой физиономии.
Дюволье положил револьвер на стол. Черты лица его смягчились, слюна перестала течь.
-Мой хозяин приходит. Поздравь его.
Я пытался заглянуть, что же там происходит на улице, откуда столько света? Уже восходит Солнце?
Дюволье сел за стол, откинувшись на спинку мягкого кресла. Взял в руки свой бокал вина, и осушил его залпом. Теперь он был вновь похож на Мориса Дюволье, конторского служащего. Все черты психопата просто стерлись, уступая место легкой улыбке и интеллигентным, мутноватым глазам.
-Предполагаю, - заговорил он, - вы все еще не поняли, что же происходит?
Я покачал головой. Нога все еще обильно кровоточила, но к ней вернулись чувства. В области выстрела начало покалывать.
-Дюволье! Господи! Позовите же скорую помощь! Я истекаю!
Он отодвинул свое кресло от стола, расположив его прямо напротив окна, из которого уже било море света, переливавшегося от карминового до цвета желтка. Умные глаза спокойно глядели туда, прямо на источник этого освещения.
-Вы знаете, почему у меня такие мутные глаза? Они истертые, словно у слепого. В принципе, я и слеп. Годы наблюдения за Солнцем должны были как-то отразиться на моем зрении. Но это ничтожная цена. Ничтожная, по сравнению с тем, что я познал. Когда мой господин узрел преданность, с которой я восхищался им, и величал его, обращая все взоры и молитвы лишь к нему единому! Он открыл мне свой план. Придя во сне, осторожно, поэтапно, учась доверять мне! И в один прекрасный день он мне все поведал! Только мне, из миллиардов смертных. Он сказал мне, что наш мир когда-то был создан им для того, чтобы хвалить его имя! Чтобы строить ему храмы, поклонятся его величию! Так и был изначально! Все первые цивилизации, примитивные, вроде египтян, кланялись Солнцу! Они давали ему разные имена, но для всех он был самым важным и сильным божеством! И так было долгие тысячелетия! Но с развитием цивилизаций, поменялись и взгляды людей. По своей природной глупости, они решили, что Бог один, и что это вовсе не Солнце. Что верить в звезду, как в создателя глупо! Что это удел примитивных людей! И они забыли имя своего господа! Опять же, он мирился с этим, ведь знал прекрасно суть этих червей, созданных им же. И терпел. Долго это длилось, но однажды Солнцу надоело терпеть. И он решил стереть этот мир навсегда. Уничтожить его. Сначала спалив копьями своих лучей, а потом и разбив своим могучим телом, разнеся эту глупую планету на куски. Но он не умрет, он возродится. В другой галактике, где начнет все с начала, и вновь создаст планету рабов.
Боль в ноге вернулась с небывалой силой. Я почти ничего не слышал от своих криков, которые не было сил, да и не имело смысла сдерживать. Хотелось умереть, сдохнуть.
-У нас мало времени, но я все же тебе дорасскажу эту притчу. Так вот, мой господин решил действовать. Ах, как я рад, что он посветил меня в свои планы. Он каждый день разговаривал со мной, просвещая мой хилый ум! Тогда я и нарисовал тот самый свиток, что ты нашел среди завещания твоего дяди (благодаря которому мы и встретились с тобой случайно!). Кстати, ему я его и продал, соврав, что это старинный манускрипт. Из забавы. По той же причине Солнце поигралось с твоим сознанием, «прочтя» тебе «древние письмена», которые просто моя выдумка. А так же показав тебе сон, который привел тебя сюда, в самый эпицентр этого праздника. Да, мой повелитель милостив, он разрешил мне с самого лучшего места увидеть его месть, из первого ряда, так сказать. А ты, как мой друг, имеешь честь быть рядом!
Боль немного отпустила, и я решил спасать свою голову. Хватаясь руками за ковер, я тянул свое тело вперед, к двери, ведшей прочь из этого гнусного места. Прочь от этого кошмара наяву.
Казалось, я близок к успеху, Дюволье, или кто он там, и сам уже не знаю, все еще нес ерунду, когда комнату сотряс свист. Пронизывающий, острый как тысяча бритв, он буквально прошивал вас насквозь. Я обернулся. Дюволье все еще сидел на том же месте, перед окном, только теперь его совершенно не было видно, белый слепящий свет покрыл его. А потом, огненный столб разнес стекло, зеркало лопнуло, и моего больного друга с тем же свистом просто снесло. А я лежал на полу, весь в крови, чуть не ора от боли, и едва не теряя сознание. Как будто в замедленном снимке я наблюдал огонь, сдирающий сначала одежду, потом кожу, потом мышцы, а вконец и стирающий кости в прах, не оставляя от Дюволье ни пепла. Потом столб пробил еще одну стену и продолжил путь. Со свистом. Я вздохнул с облегчением. Даже нога, казалось, больше так сильно не болела.
Собрав всю волю в кулак, я продолжил ползти. Это длилось пару минут. В полной тишине. Когда я подполз к двери, на мою радость, она оказалась приоткрыта, так что не надо было попробовать встать на ноги, чтобы открыть ее. Распахнув дверь одной рукой. Я бросил последний взгляд на комнату, в которой моя жизнь неожиданно перевернулась. Она была обожжена, пепел летал в воздухе, книги и мебель, полусгоревшие, валялись на полу, не хватало двух стен, создавая некое подобие оптического увеличения.
Я подумал, что Дюволье самый настоящий конченый ублюдок.
И пополз. Коридор был местами осветлен, но оставался довольно затемненным, что радовало. Я пополз, оставляя за собой кровавый след. С улицы слышались крики, женские, детские, слышался грохот, но слабый, казалось, он был далеко. Меня ничто не могло остановить. Я уверенно дополз до перекресточного коридора, завернув за угол которого, передо мной была бы лестница, спуститься с которой не составило бы труда. Всего лишь нырнуть туда, но осторожно. Я был все ближе, изловчившись, я мог подтянуться на любой поверхности, даже самой гладкой. Манжеты рубашки отбивали некий ритм на паркете. До спасительной лестницы остался один поворот. Я ликовал.
Стало неожиданно жарко. Из-за угла прямо мне в лицо полетел горячий воздух. Становилось все теплее. Что-то приближалось, оно неслось по ступеням наверх. Что-то мощное. Как жарко стало! И тут я услышал. Свист.